Слуга Божий. Яцек Пекара

с онемевшим от испуга лицом и водил пальцами по губам. Взглянул в мою сторону.

      – Уезжай отсюда как можно быстрее, Мордимер, – сказал, и в голосе его звучали страх и злость. А может, также нотка зависти? – Забирай все эти деньги – и уезжай. Я дам тебе письмо к епископу, только оставь нас в покое.

      – Сделаю, как просишь, Хайнрих, – кивнул я. – Желаю тебе счастья – и спасибо за все.

      Он глянул на меня несколько более осмысленным взглядом. Вздохнул и встал с пола. Тяжело оперся о кресло. Пальцами левой руки провел по губам, словно проверяя, на месте ли.

      – Я тоже желаю тебе счастья, Мордимер. Правда. Несмотря ни на что. – И я услышал искренность в его голосе. – Но не будет его ни тебе, ни тем, кто по неосторожности окажется на твоем пути…

      – Почему же? – ужаснулся я.

      Он не ответил, но лишь перевел взгляд на выжженный в дереве след от ангельского пера. Потом взглянул на меня.

      – Беда простым созданиям, когда окажутся они меж остриями умелых рубак, – процитировал.

      – Риттер, – узнал я машинально.

      – Да, Хайнц Риттер. И разве он не гениален?

      Я подошел к столу, взял пухлый кошель с гонораром, полученным от Клингбайля.

      – Он прекрасен, – согласился. – И моя жизнь также будет прекрасной. Когда-нибудь…

      Хайнрих взглянул на меня, и теперь на его лице читалось сочувствие.

      – Навряд ли, – сказал он. – Пусть бы даже ты и жаждал этого изо всех сил. Будешь как пожар, Мордимер: сожжешь все, к чему приблизишься.

      Я кивнул, но не потому, что соглашался, лишь в знак того, что понял его слова.

      – До свидания, Хайнрих. – Я открыл дверь.

      – Прощай, – ответил он.

      Слуга Божий

      Ибо он орудие Божье, дабы отмерить гнев справедливый тому, кто совершает злое[11].

Св. Павел. Послание к Римлянам

      Ненавижу города. Особенно Хез-хезрон. Но именно здесь лучше всего зарабатывать и лучше всего служить Богу. Или точней – и простите, милые мои, за неверную очередность – так: здесь лучше всего служить Богу и лучше всего… выполнять волю матери нашей – Церкви Единой и Истинной. Именно здесь, в Хез-хезроне – худшем из дурных городов. В городе, где я какое-то время назад поселился. И по грязным улочкам которого теперь шел, чтобы встретиться с Алоизом Кнаппе, мастером гильдии мясников и влиятельным сукиным сыном. Было жарко, душно, а смрад от сточных канав и вонь от тел слишком многочисленных прохожих наотмашь хлестали по тонкому моему обонянию. Я прикрыл нос батистовым платочком. Может, когда-нибудь привыкну к этому: к грязи, к потным телам, гноящимся глазам и изъязвленной коже. Однако я знал, что никогда не привыкну к главному: к адскому смраду неверия и к гнили ереси, которые я, как инквизитор, должен был ощущать (и ощущал!) со сноровкой охотничьего пса.

      Кнаппе занимал каменный двухэтажный дом с выходом на улицу и дверью с медной колотушкой. Как для мастера гильдии мясников – весьма скромно, но Кнаппе был известен

11

Рим. 13:4. В Синодальном переводе: «он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое».