Слуга Божий. Яцек Пекара

брат, ничего из того, что здесь происходит, тебя не касается. Пойдем, я прикажу накормить тебя, а потом перед дальнейшей дорогой наполним твою котомку мясом, хлебом и сыром.

      Он взглянул на меня и усмехнулся.

      – Большое спасибо, Мордимер, но я не питаюсь ничем, кроме Света.

      Услышав эти слова, я хотел спросить, не отворить ли мне в таком случае ставни, не зажечь ли свечи, но, к счастью, я не успел ничего сказать. Хайнрих Поммель упал на колени и ударился лбом в доски пола так сильно, что я побоялся, не пробьет ли он дыру в подвал.

      – Мой господин, – закричал Поммель, – чем я заслужил такую честь?

      – Ты – не заслужил, – ответил человек в балахоне.

      Потом встал и приблизился к вашему нижайшему слуге, который глядел на все происходившее, словно баран. Он положил руку мне на плечо – и я едва не согнулся под ее тяжестью. Теперь тот, кого я принял за нищего, не казался ни столь низкорослым, ни столь худощавым, как поначалу. Даже бедный балахон сменился снежно-белым плащом. А волосы его засияли, словно чистое золото.

      – Мордимер, – сказал он. – Мой дорогой Мордимер… Ты и вправду не знаешь, кто я такой?

      Не понимая, я посмотрел в его глаза и утонул в лабиринтах безумия, которые в них пульсировали. Я не мог уже самостоятельно отвести взгляд, поэтому он ударил меня по щеке. Я вырвался из ловушки и отшатнулся к стене.

      – Не хочу тебя пугать, мой дорогой мальчик, – сказал он, и в голосе том я услышал нотку печали.

      – Кто ты? – спросил я, удивляясь тому, насколько спокоен мой голос. Был удивлен, поскольку, кроме хорошо ощущаемой эманации его силы, не различал никаких признаков, что сопровождали появление демонов. – Знай, что смело могу вспомнить слова Господа: «Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей»[9].

      Если бы мог, я выхватил бы из ножен меч, но не было у меня ничего, кроме укрытого за голенищем стилета. Я вынул тот стилет, понимая, как смешно выглядит мой жест. Но речь здесь шла не об оружии, а о силе веры, что направила бы острие.

      – «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине»[10], – крикнул я.

      – Хорошо сказано, Мордимер, – признал он вежливо. – И то, что веришь, будто я демон, – это даже к лучшему.

      – Есть у тебя времени на три удара сердца, чтобы ответить. Потом тебя убью, – сказал я спокойно и решительно.

      Так спокойно и так решительно, чтобы скрыть собственный испуг. Испуг мышки, грозящей льву.

      – Мое сердце никогда не билось, а ты не в состоянии был бы причинить мне вред, даже если бы я такое допустил…

      – Это Ангел! – проверещал Поммель, не поднимая головы от пола. – Это Ангел! Сжалься надо мною, милостивый господин!

      – С тобой мне не о чем говорить, – буркнул стоявший рядом со мной человек, и я внезапно понял, что рот Поммеля пропадает. Через миг на его лице между носом и подбородком нельзя было различить ничего, кроме ровной кожи.

      – Ты

9

Ис. 41:10.

10

Ис. 42:3.