Алмазный фонд Политбюро. Юрий Гайдук

он никогда не сожалел о том, что остался в Петрограде?

      – Сожалел, и в то же время не хотел рисковать нажитым, дабы не остаться без своих миллионов. Ты даже не представляешь, какой шмон устраивали на границе отъезжающим, и вывезти из России что-то ценное было практически невозможно. Как говорится, поезд ушел, и решаться на отъезд надо было в семнадцатом году.

      Она с силой потерла виски и вдруг рассмеялась истеричным смехом. Отсмеявшись, всхлипнула, тяжело вздохнув при этом, отерла ладошкой выступившую слезинку, подняла на Самарина неожиданно сухие глаза.

      – Помнишь, как отсюда бежали все, кто только мог бежать?

      – Сам подумывал об этом, – признался Самарин, – и сам не знаю, почему остался.

      – А чего тут знать? Бежали те, которым было на что бежать.

      – Да, но ведь…

      – Именно об этом я и хочу сказать, – перебила его хозяйка дома. – Те, кому не было на что бежать, те просто продавали скупщикам или закладывали в ломбарды все самое ценное, что у них было, и уже с деньгами на руках бежали из России. Обогатиться можно было в считанные дни, был бы только начальный капитал, а у Менделя, к несчастью, был.

      – То есть, ты хочешь сказать…

      – Да, это тот самый случай, когда, как говорят в России, жадность фраера сгубила. Мендель до последнего момента скупал за бесценок такие вещи, ювелирку, бриллианты и камни, которые впору было на аукцион в Париже выставлять, и всё говорил мне, что скоро мы будем столь же богаты, как семья Ротшильдов. Понимаешь, он потерял чувство опасности, и это аукнулось нам сторицей. Власть окончательно перешла в руки большевиков, у нас изъяли все, что смогли изъять, и…

      Словно вспомнив, что она излишне разоткровенничалась перед гостем, Ванда покосилась краем глаза на Самарина и замолчала, обрубив себя на полуслове.

      – Ванда, – усовестил ее Самарин, – не надо меня считать подонком, тем более что я исконно русский дворянин и вряд ли смогу принять всё то, что творится сейчас в России. К тому же… вы очень красивая женщина и можете заставить любого и каждого стать перед вами на колени.

      Она вскинула на него глаза, и вдруг ее лицо покрылось румянцем.

      – Вы что… вы действительно говорите правду, или это просто комплимент?

      – Какой, к черту, «комплимент»! Неужели вы не видите этого по мне?

      Она долго, очень долго молчала, не отрывая пристального взгляда от лица Самарина, и вдруг попросила:

      – Налейте еще коньяка.

      Выпив, вновь замолчала, словно раздумывая, стоит ли посвящать гостя в тайну своей семьи, потом произнесла:

      – В общем, у нас осталось то немногое, что удалось скрыть от большевиков, но вполне достаточное, чтобы открыть в Париже салон, и мы пытались изыскать надежный вариант отъезда из России.

      – То есть такой вариант, чтобы при переходе границы была возможность сохранить то, что у вас осталось после экспроприации?

      – Да, точно так. Мендель уже нашел нужных людей, которые готовы были помочь нам в этом деле, за приличное вознаграждение, естественно, как вдруг…

      – А