Большая душа. Лидия Чарская

он поднял голову плачущей девочки со своего плеча и заглянул в ее залитое слезами лицо.

      – И опять, наверное, ни за что ни про что? И опять ты, конечно, невинно пострадала, бедная Дося? – тоном нежного участия спросил он.

      Новые рыдания были ответом на его слова. Потом плачущая девочка неожиданно освободилась из рук своего приятеля, упрямо, как маленькая норовистая лошадка, тряхнула головой и в два прыжка очутилась в комнате. Здесь она повалилась на кожаный диван и, зарывшись лицом в старую потертую гарусную подушку, вышитую когда-то Дарьей Васильевной в подарок мужу, залепетала, всхлипывая и запинаясь на каждом слове:

      – Ну, чем я виновата, скажи на милость, что не могу и не умею читать стихи, как она?! Нет у меня таланта ни капли, да и только… Ну, послушай, горбунок, сам подумай: если она такая умная, – не все же должны быть такими?.. И таланта у меня столько же, сколько у черной соседской курицы… Ах ты, Господи! Уж я и не знаю, что мне делать, право… Ведь обидно же слушать каждый раз, что я «дылда» и «тупица», и что мне давно пора подумать о том, как зарабатывать себе самой хлеб, и что я до четырнадцати лет, как камень, вишу у нее на шее… Да разве я сама рада этому? Да что же делать, горбунок, если уж я такая ничтожная и бездарная уродилась?.. Ни шить, ни вышивать не умею. Да и не люблю, признаться… Пускай лучше в дырках вся ходить буду, а ни за что ничего сама себе не починю… Ни за что в мире!.. За это она главным образом и сердится на меня, и бранит меня. А потом – эти стихи!.. Мука какая – декламировать их перед ней!.. Не в силах я этого делать, горбунок ты мой хороший!.. Ты только представь себе: сядет она в кресло, такая нарядная, красивая, благоухающая духами, и начнет смотреть на меня своими чудесными глазами… Смотрит и ждет, когда я начну. А у меня, как нарочно, в голове последние мысли путаются. И под коленками что-то дрожит… Хочется не стихи ей читать, а говорить ей, какая она прекрасная, доб рая, а я гадкая, противная, бездарная перед ней…

      – Неправда!.. Не добрая она, если тебя бьет и мучит немилосердно, – прервал шепот девочки Веня.

      Тут Дося, словно на пружинах, подскочила со своего места. Теперь ее мокрое от слез лицо вдруг просияло, а карие, залитые слезами глаза ярко блеснули.

      – Вот уж нет, вот уж неправда! – вырвалось у нее. – Совсем она не злая и меня не мучит, а только она вспыльчивая немножко, моя крестненькая!.. Виновата же я одна – в том, что всячески вывожу ее из себя. И не смей ты мне ее бранить, горбунок, слышишь?.. Потому что она ангел, и ни ты, ни я не смеем ее судить! Когда она выходит на сцену, прекрасная, как принцесса, и говорит свои прекрасные монологи, публика плачет и засыпает ее цветами… Она давным-давно была бы первой актрисой в мире, если бы у нее были деньги и наряды. А без нарядов не больно-то легко выступать на сцене… Ах, да зачем я тебе все это говорю? Ты, наверное, ничего и не понимаешь… И крестненькую мою судишь потому только, что ее тоже не понимаешь!..

      – А зачем она сегодня опять тебя прибила?

      – Ну вот, уж и прибила! Да ничего подобного – ударила всего два раза, даже вовсе и больно не было.

      – Да ведь ты же плакала?

      – Ну,