Похищение Европы. Иосиф Гольман

дышал, только испуганно следил за моими руками.

      – Не бойся, больше не трону, – пообещала я поверженному бойфренду, быстро повторяя свои недавние действия, правда – в обратной последовательности: купальник, платье, туфли. – Извини, если что не так.

      – Ты просто дура чокнутая, – на прощание сказал он, одной рукой открывая дверь, а другой – потирая быстро наливавшуюся шишку, выпирающую из-под короткой прически. – Просто психопатка!

      – Есть немного, – согласилась я. Кефира было слегка жаль, но еще больше бы было жаль, если бы бутылка стояла дальше и я не смогла бы до нее дотянуться.

      Поразмыслив в спокойной обстановке, я пришла к выводу, что этим нужно заниматься только по большой любви. Либо только за большие деньги. (Шутка.)

* * *

      Кроме неудавшейся попытки стать женщиной, за это время еще кое-что произошло. Например, вчера вечером – ночью даже, – когда мы вышли из Стокгольма и по пути к открытому морю проходили фиорды, я наблюдала прилет валькирий.

      Мы были с Ефимом Аркадьевичем на нашем любимом месте, на технической палубе, в висящей на киль-блоках – это слово мне умный Береславский сказал – большой шлюпке, даже скорее катере, откуда прекрасно было наблюдать за фонтанами брызг, поднимаемых носом нашего корабля. Вообще-то туда пассажирам нельзя, но Береславский уже перезнакомился со всей командой, и ему можно везде. А значит – и мне тоже.

      Держась руками за теплые деревяшки – уже начало покачивать, – мы следили за догонявшим нас лоцманским катерком. Веселый такой катерок: в свете нашего прожектора он сверкал, как пасхальное яичко – чистенький, желтенький, с округлыми обводами, окаймленными толстой черной резиной, сберегающей его бока при бесконечных швартовках.

      С Береславским у нас никаких романов нет, просто с ним интересно. И кроме того, этим вечером я выполняла роль его «крыши», прикрывая утомленного мужичка от сексуально агрессивной официантки. Она дважды показывалась на горизонте, и тогда я обнимала Ефима Аркадьевича за пухлые плечи.

      Взамен он рассказывал рекламные байки про взаимоотношения с клиентами. В частности, как снимал для нас – для «Четверки» – слайды с вином: мы немного и этим занимаемся.

      Я даже помню эту историю с нашей стороны: сама привозила им в студию несколько бутылок, которые надо было отснять.

      – Для вас снимал тогда один из лучших фотохудожников страны, – смеялся Береславский. – Но вы не оценили.

      – А что здесь смешного? – сначала не поняла я.

      – Нет, ты мне скажи, чем вам не показались слайды?

      – Не знаю, – слукавила я. – Они были классные. (Вообще-то их загнобил мой любимый Агуреев. В силу рабоче-крестьянского происхождения он не смог оценить игры смежных пастельных полутонов действительно классно выставленного света. Моя любовь, покрутив в толстых пальцах слайды, сказала, что «в них мало огонька». Но мне не хотелось выставлять его перед Береславским в таком свете. Вот завоюю его – и образую по полной программе, по крайней мере в объеме законченной мной детской