Похищение Европы. Иосиф Гольман

само подключится, – перестал улыбаться Семен. – Если это единичный отморозок и если его цель – Агуреев, то это только наше частное дело. А если нет – сам понимаешь. К тому же взрывать самолеты идеологически неправильно. Все равно что дома.

      – Еще неизвестно, кто взорвал дома! – оскалился Шамаев.

      – Зато известно, кто хотел взорвать самолет, – спокойно сказал Мильштейн. – Твой родственник Костоев. И мне очень нужен заказчик. – Семен, перегнувшись через стол, передал Шамаеву бумажку с именами подельников, полученными от Костоева.

      – Я не могу сдать чеченцев, – глухо сказал собеседник.

      – Можно забыть про исполнителей, – не стал спорить Мильштейн. – Мне нужен заказчик.

      – Послушай, они его сами не знают. Посредник был иностранец. Три недели назад. Треть суммы отдал авансом.

      – Это сколько будет? – уточнил Семен.

      – Всего – сто пятьдесят тысяч. Аванс – полтинник баксов, – быстро заговорил Шамаев, неправильно восприняв интерес Мильштейна. – Может, договоримся? В конце концов, никто, слава Аллаху, не погиб. Мы возвращаем вам «зелень», вы отдаете нам Асхата. Клянусь Аллахом, больше эти люди самолеты взрывать не будут, – пообещал он. – Я их вообще отсюда выставлю, чтоб не отсвечивали.

      – А заказчик? – спросил Мильштейн.

      – Его не найти! – убежденно ответил Шамаев. – Он же видел, что самолет долетел нормально. А может, сам в аэропорту контролировал.

      – Может, – согласился Мильштейн.

      – Ну так что – договоримся?

      – Нет.

      – Почему – нет? – на глазах терял терпение Шамаев (все-таки кто он, Шамаев, и кто этот недомерок напротив?). – Это не наша инициатива была. Это – отморозки. Мы с ними сами разберемся. Почему – нет? Ты мне – Асхата, я тебе – деньги.

      – Нет у меня Асхата.

      – А где он? – угрожающе нахмурился Шамаев.

      – Умер.

      – Почему умер?

      – Не знаю, – равнодушно ответил Мильштейн. – Может, потому что я ему руку отпилил.

      – Сволочь! – вскочил Шамаев. Одновременно вскочили еще двое, ожидая дальнейших приказаний.

      – Остынь, Муса, – сказал Семен, закладывая в рот пучок свежей зелени. – Ты же на мушке!

      Шамаев и сам уже видел – благо вокруг висели дешевые зеркала, – как по его лбу заплясала красная метка лазерного целеуказателя.

      – Что с моими людьми на улице? – сдавленно спросил он. – Там мой брат.

      – Думаю, жив твой брат, – равнодушно ответил Семен, дожевывая лист салата. – Если только сам не напросился.

      – Сволочь! – прошипел чеченец. – У тебя что – две жизни?

      – Ну хватит, – проглотил наконец последний кусок Мильштейн. – Ты сколько лет в Москве уже трудишься?

      – Шесть, – машинально ответил Шамаев.

      – Хорошая квартира на Каляевской, хорошая жена, хорошие дочки, в музыкалку ходят, – медленно перечислял Мильштейн. – Тебе нужны перемены? Помнишь своего тезку, Мусу? Он, правда, без языка, но в таком деле язык и не нужен.

      Шамаев побелел как полотно. Минуту простоял молча.