Нестор. Малхаз Вахтангович Цинцадзе

второй студент-железнодорожник Астафьев, студент университета Илья Кокоурин, а также рабочий завода «Сименс-Шукерт» – Петросов. Только Ожилаури записался под своей фамилией и при получении оружия расписался крученной адвокатской подписью, аж на три графы.

      – Что это вы за фамилии такие сказали? – удивился он.

      У всех была своя причина, о которой не хотелось говорить, поэтому замялись, не зная, как оправдать свой инстинктивный порыв, но правильно сформулировал только Иосава.

      – А зачем им знать, кто потом дезертировал из их рядов.

      – Вах! – воскликнул Ожилаури и шлепнул ладонью по ладони, сверху вниз.

      – Как же я не сообразил?

      Отряд воронежских ополченцев, в составе сорока семи человек, построился вдоль вагона. Из больших деревянных ящиков им уже выдали длинные пехотные винтовки-трехлинейки, патроны, котелки и ложки, а Иосава и Зервасу, даже вещмешки, от чемоданов пришлось отказаться. Товарищ Самойлов, тот самый широколицый, крепкий, среднего роста рабочий, прошелся перед своим отрядом, запоминая каждого бойца в лицо. Перед Сандро остановился.

      – Вы бы, ребята, свои студенческие костюмчики переодели. Воевать едем, вы их до лучших времен поберегите.

      За время их путешествия костюмы помялись, потеряли свой уставной торжественный вид, но все же своей формой они выделялись среди свободно и просто одетых рабочих-ополченцев. Самойлов встал лицом к отряду.

      Сейчас начнутся речи. – подумал Иосава. Он наслушался их в Петрограде. Там митинги проводились чуть ли не ежедневно. Правда после прихода большевиков к власти, несанкционированные сборища были запрещены и разгонялись не менее жестоко, чем во времена царствования Николая. Все митинги были похожи, они были не столько информативными, сколько воспламеняющими. От талантов оратора зависело, насколько он зажжет массы своими воззваниями и призывами. От него зависело куда пойдет толпа – брать Зимний дворец или громить продовольственные склады купца Растеряева. Однако Самойлов не выступил с пламенной речью, зачем агитировать тех, кто добровольно шел в бой. Он спокойно, без аффекта, рассказывал, почему они идут на фронт, почему им придется стрелять в своих соотечественников и почему они должны, по возможности, беречь себя. Не было в его речах и ненависти к врагу, призывов к жестокости, только жалость к непросвещенным и обманутым. Многих ополченцев он знал лично, по железнодорожным мастерским, к ним он обращался по именам, как старший товарищ. Даже Иосава, отбросив циничные мысли, прислушивался к его словам. Как удачно все-же, что он утром познакомился с ним и как будто поддавшись его уговорам пообещал привести своих друзей. Зачем расстраивать человека своим нигилизмом? Получилось, даже хорошо, обещание сдержал. Каково будет потом его обмануть?

      Самойлов закончил свою речь, нет, беседу с ополченцами и перешел к практической части.

      – Давайте теперь разберемся с этим инструментом, – он указал на винтовку. – как ее заряжать и как ею пользоваться. А ну-ка! Кто знает?

      Васадзе даже не подумал, рука сама поднялась, уж что-что, а трехлинейку