Женщины. Чарльз Буковски

спортивном пиджачке и рубашке, легковесных штанах, летних носочках и с дырками в башмаках. Пока мы приземлялись и буксировались к рампе, все тянулись за своими пальто, перчатками, шапками и шарфами. Я дал им выйти, а затем спустился по переносному трапу сам. Французик подпирал собою здание: ждал меня. Французик преподавал драматургию и собирал книги, в основном – мои.

      – Добро пожаловать в Канзас-Ссыте, Чинаски! – сказал он и протянул мне бутылку текилы. Я хорошенько глотнул и пошел за ним к автостоянке. Багажа со мной не было – один портфель, набитый стихами. В машине было тепло и приятно, и мы передавали бутылку друг другу.

      На дорогах лежал ледяной накат.

      – Не всякий сможет ездить по этому ебаному льду, – сказал Французик. – Надо соображать, что делаешь.

      Я расстегнул портфель и начал читать Французику стих о любви, который вручила мне Лидия в аэропорту:

      «…твой хуй лиловый, согнутый как…»

      «…когда я выдавливаю твои прыщи, пульки гноя, как сперма…»

      – Бля-А-А-А! – завопил Французик.

      Машину пошло крутить юзом. Французик заработал баранкой.

      – Французик, – сказал я, подняв бутылку с текилой и отхлебнув, – а ведь не выберемся.

      Машина слетела с дороги в трехфутовую канаву, разделявшую полосы. Я передал ему бутылку.

      Мы вылезли из кабины и выкарабкались из канавы. Мы голосовали проходившим машинам, делясь тем, что оставалось на донышке. Наконец одна остановилась. Парняга лет двадцати пяти, пьяный, сидел за рулем:

      – Вам куда, друзья?

      – На поэтический вечер, – ответил Французик.

      – На поэтический вечер?

      – Ага, в Университет.

      – Ладно, залазьте.

      Он торговал спиртным. Заднее сиденье было забито коробками пива.

      – Пиво берите, – сказал он, – и мне тоже одну передайте.

      Он нас довез. Мы въехали прямиком в центр студгородка и встали перед самым залом. Опоздали всего на 15 минут. Я вышел из машины, проблевался, а потом мы зашли внутрь. Остановились купить только пинту водки, чтобы я продержался.

      Я читал минут 20, потом отложил стихи.

      – Скучно мне от этого говнища, – сказал я, – давайте просто поговорим.

      Закончилось все тем, что я орал слушателям всякую хренаторию, а те орали мне. Неплохая публика попалась. Они делали это бесплатно. Еще через полчасика пара профессоров вытащила меня оттуда.

      – У нас есть для вас комната, Чинаски, – сказал один, – в женском общежитии.

      – В женской общаге?

      – Ну да, хорошая такая комнатка.

      …И правда. На третьем этаже. Один препод купил шкалик вискача. Другой вручил мне чек за чтения плюс деньги за билет, и мы посидели, попили виски и поговорили. Я вырубился. Когда пришел в себя, никого уже не было, но полшкалика оставалось. Я сидел, пил и думал: эй, ты – Чинаски, легенда Чинаски. У тебя сложился образ. Ты сейчас в общаге у теток. Тут сотни баб, сотни.

      На мне были только трусы и носки. Я вышел в холл и подошел к ближайшей двери. Постучал.

      – Эй, я Генри Чинаски, бессмертный писатель! Открывайте! Я хочу вам кой-чего показать!

      Захихикали