Женщины. Чарльз Буковски

от сэндвича, отхлебнул колы, поставил все на землю и пошел к магазину. Купил две шоколадки, чтоб у нее был выбор. Когда я шел обратно, к бугорку двигался высокий негр. День стоял прохладный, но рубашки на негре не было, и тело перекатывалось сплошными мускулами. Лет двадцать с хвостом, пожалуй. Он шел очень медленно и прямо. У него была длинная гибкая шея, а в левом ухе болталась золотая серьга. Он прошествовал перед Лидией по песку, между бугорком и океаном. Я подошел и сел рядом.

      – Ты видел этого парня? – спросила она.

      – Да.

      – Господи боже, вот сижу я с тобой, ты на двадцать лет меня старше. Мне могло бы достаться вот такое. Черт, ну что со мной не так, а?

      – Смотри. Вот пара шоколадок. Выбирай.

      Она взяла одну, содрала бумажку, откусила и загляделась на молодого и черного, уходившего вдаль по песку.

      – Я устала от этого пляжа, – сказала она, – поехали ко мне.

      Мы не встречались неделю. Потом как-то днем я оказался у Лидии – мы лежали на кровати и целовались. Лидия отстранилась.

      – Ты ничего не знаешь о женщинах, правда?

      – Ты о чем?

      – Я имею в виду – прочитав твои стихи и рассказы, я могу сказать, что ты ничего не знаешь о женщинах.

      – Еще чего скажешь?

      – Ну, в смысле, для того, чтобы мужчина меня заинтересовал, он должен съесть мне пизду. Ты когда-нибудь ел пизду?

      – Нет.

      – Тебе за пятьдесят и ты ни разу не ел пизду?

      – Нет.

      – Слишком поздно.

      – Почему?

      – Старого пса новым трюкам не научишь.

      – Научишь.

      – Нет, тебе уже слишком поздно.

      – У меня всегда было замедленное развитие.

      Лидия встала и вышла в другую комнату. Потом вернулась с карандашом и листком бумаги.

      – Вот смотри, я хочу тебе показать кое-что. – Она принялась рисовать. – Вот, это пизда, а вот то, о чем ты, вероятно, не имеешь понятия, – секель. Вот где самое чувство. Секель прячется, видишь, он выходит время от времени, он розовый и очень чувствительный. Иногда он от тебя прячется, и ты должен его найти, только тронь его кончиком языка…

      – Ладно, – сказал я. – Понял.

      – Мне кажется, ты не сможешь. Говорю же, старого пса новым трюкам не научишь.

      – Давай разденемся и ляжем.

      Мы сняли все и растянулись. Я начал целовать Лидию. От губ – к шее, затем к грудям. Потом дошел до пупка. Передвинулся ниже.

      – Нет, не сможешь, – сказала она. – Оттуда выходят кровь и ссаки, только подумай, кровь и ссаки…

      Я дошел дотуда и начал лизать. Она нарисовала мне точную схему. Все было там, где и должно быть. Я слышал, как она тяжело дышит, потом стонет. Это меня подстегнуло. У меня встал. Секель вышел наружу, но был он не совсем розовым, он был лиловато-розовым. Я начал его мучить. Выступили соки и смешались с волосами. Лидия все стонала и стонала. Потом я услышал, как открылась и закрылась входная дверь. Раздались шаги, и я поднял голову. У кровати стоял маленький черный мальчик лет пяти.

      – Какого дьявола тебе надо? – спросил я его.

      – Пустые бутылки