Женщины. Чарльз Буковски

с бумагами в руке и стал слушать, как заводится ее машина.

      Стихи были скреплены вместе, откопированы и назывались «ЕЕЕЕЕ». Я прочел несколько. Интересны, полны юмора и чувственности, но плохо написаны. Авторы – сама Лидия и три ее сестры, все вместе – такие задорные, такие храбрые, такие сексуальные. Я отбросил листики и раскупорил пинту виски. Снаружи было темно. Радио играло в основном Моцарта, Брамса и Бе.

      2

      Через день или около того по почте пришло стихотворение от Лидии. Длинное и начиналось так:

      Выходи, старый тролль,

      Выходи из темной норы, старый тролль,

      Выходи на солнышко с нами, и

      Давай мы вплетем маргаритки тебе в волосы…

      Дальше поэма рассказывала мне, как хорошо будет танцевать в полях с нимфообразными женскими существами, которые принесут мне радость и истинное знание. Я убрал письмо в комод.

      На следующее утро меня разбудил стук в стеклянную панель входной двери. На часах было 10.30.

      – Уходите, – сказал я.

      – Это Лидия.

      – Ладно. Минутку.

      Я надел какие-то штаны, рубашку и открыл дверь. Потом сбегал в ванную и проблевался. Попробовал почистить зубы, но только блеванул еще раз: от сладости зубной пасты вывернуло желудок. Я вышел.

      – Ты болеешь, – сказала Лидия. – Мне уйти?

      – Да нет, все нормально. Я всегда так просыпаюсь.

      Лидия выглядела хорошо. Сквозь шторы просачивался свет и сиял на ней. Она подбрасывала в руке апельсин. Тот вращался в солнечном свете утра.

      – Я не могу остаться, – сказала она, – но хочу тебя кое о чем попросить.

      – Давай.

      – Я скульптор. Я хочу вылепить твою голову.

      – Ладно.

      – Надо будет прийти ко мне. Студии у меня нет. Придется у меня дома. Ты ведь не будешь из-за этого нервничать, правда?

      – Не буду.

      Я записал ее адрес и как добраться.

      – Постарайся подъехать часам к одиннадцати. После обеда дети из школы приходят, и это отвлекает.

      – Буду в одиннадцать, – пообещал я.

      Я сидел напротив Лидии в обеденном уголке. Между нами лежал крупный ком глины. Она принялась задавать вопросы.

      – Твои родители еще живы?

      – Нет.

      – Тебе нравится Лос-Анджелес?

      – Мой любимый город.

      – Почему ты так пишешь о женщинах?

      – Как – так?

      – Сам знаешь.

      – Нет, не знаю.

      – Ну, я думаю, жалко, если человек, который пишет так хорошо, просто ни черта не знает о женщинах.

      Я ничего не ответил.

      – Черт возьми! Куда Лиза девала?… – Она стала шарить по комнате. – Ох мне эти девчонки, вечно убегают с маминым инструментом!

      Нашелся другой.

      – Приспособим вот этот. Посиди спокойно теперь, расслабься, но не шевелись.

      Я сидел к ней лицом. Она работала над комом глины какой-то деревянной штукой с проволочной петлей на конце. Помахала мне ею из-за кома. Я наблюдал. Глаза Лидии смотрели на меня. Большие, темно-карие. Даже ее плохой глаз – тот, что не совсем подходил к другому, – выглядел