Прогулки с лектором. Дмитрий Кожушко

что небольшую помощь в этом мне оказывало то, что я периодически отрывал взгляд со спины Писарро, перенося на чаек. В такт его речи и движению пальцев складка его рубашки в крупную бело-голубую полоску на спине между лопатками провисала и натягивалась вновь.

      – Ты слышишь, что я говорю? За прошлый месяц пять случаев покушения на лекторов. Три из них удачные. Из самых крупных – Морган. Огласки пока не предают, схватки будут продолжать его двойники, но сам понимаешь. Империя Моргана была в первом десятке. Я это к чему, может тебе ненадолго отойти от дел? А еще лучше уехать. Подумай.

      Я промолчал. За то время пока мы работали вместе, я изучил его привычки, когда ему было все ясно, он, полностью погружаясь в суть проблемы, плел кружева, громоздил надстройку за надстройкой, в общем, делал все, что бы ясность чего доброго не передалась его собеседнику, владеть этой ясностью была целиком его прерогатива. Но когда вдруг он оказывался чем-то озадачен, то цепляя на себя маску вымученного энтузиазма, переводил разговор на другие предметы. Вот как сейчас, отпил вино, крякнул от удовольствия, покрутил бокал, посмотрел через него на солнце, и со словами:

      – И все таки это не Шато Брион 92 года, – вздохнул и допил медленно до последней капли, запрокинув голову и высоко подняв бокал.

      – Ты тот еще знаток.

      Почём я знаю, отчего одни люди встречают других и не проходят мимо, прибиваются один к другому, пасутся рядом. Вроде бы с виду совершенная бессмыслица, никаких условий для столь длительного симбиоза и быть не может, но однако они рядом. Шарлатаны прорастают сорняками подле ученых, откровенные врали вдруг заводят дружбу с патологически честными людьми, скромные ботаники затёсываются в друзья к душам общества, развратным самовлюбленным субъектам, мажорам и ловкачам. Люди, ценящие более всего душевное равновесие, по какой-то роковой усмешке судьбы обзаводятся знакомцами или даже вторыми половинками крайне внутренне неуравновешенными и регулярно их из этого состояния выводящими. Не подозревая при этом, что именно эти выведения их из равновесия придают состоянию уравновешенности дополнительную ценность и по этой причине жизненно им необходимы.

      Оглядывая его изрядно поредевшие на макушке волосы (стареешь дружок):

      – Сколько мы с тобой уже вместе?

      – Пятнадцать лет, – подняв руку, погладил себя по лысеющей макушке, – ну да что поделаешь. Как говорил старина Кант время придет и трава пожелтеет, даже если лето было холодным и дождливым.

      – Уверен, что это Кант? Может все же это был Ходжа Насреддин? Кант-то чем у тебя провинился?

      Это очередная из его забавных привычек, с некоторыми из которых я уже успел познакомить читателя. Извлекать на божий свет всяческие доморощенные афоризмы, при этом неизменно авторство их приписывать кому-то из великих. Иногда это делалось весьма искусно и навскидку тяжело было определить, наплел ли он на этот раз или это действительно цитата, а иногда нелепо и смешно, как вот сейчас. Но всегда