Прогулки с лектором. Дмитрий Кожушко

водно-песчаной взвеси собственные трусы. И если не удалось, то под смех и шутки, отпускаемые в твой адрес в четвертой по счету волне, редко когда в третьей, а чаще всего почему-то именно в четвертой, непонятно от чего это зависит, может от размера трусов – высматривать и ловить серым комочком выплюнутые обратно в качестве подарка тебе могучим валом почти такого же цвета с добавлением правда еще той самой зеленой мути, но подсвеченным изнутри солнцем и оттого в середине желтоватым и прозрачным и уже не таким грозным. Несмотря на черноту клокочущего брюха, вбирающего в себя всю грязь и водоросли, но туда лучше не смотреть, а вот вверху он рифленый лазурный и глянцевый. В обрамлении сдуваемой с макушки седой пены, мелкими брызгами долетающей до тебя, мирно уже сидящего на песке и вкушающего, как и полагается на пляже спелый помидор, подсаливая сочную мякоть облизываниями высохших уже на ветру и покрывшихся мелкими кристалликами губ. И расправившись с ним, и под действием убаюкивающего сочетания выжигающего все под собой солнца, белесого обесцвеченного им пространства, пробирающих до дрожи свежих порывов, несущих в спину покалывающую песчаную изморось, впадаешь в блаженное, но краткое небытие.

      Но и здесь тоже не обходится без нужды, поторопился я записать их с морем в антиподы. Смех товарищей до сих пор звучит в ушах, перекрывая шум набравшейся в них воды, и мне безуспешно пытающемуся оттереть песком пятна мазута с частей тела, в довесок помеченных совсем расшалившимся морем, отчего-то очень важно, чтобы кто-то из них повторил мою участь. Каждый раз с замиранием сердца я слежу за тем, как заходят они в воду, и с разочарованием наблюдаю, как выходят, придерживая, иногда поднимая и натягивая чуть ли не с колен на белую незагоревшую полосу в этот раз как назло никак не желающие теряться трусы. И вроде бы тоже вызывая смех, но разве идет он в сравнение с тем, каким смеялись надо мной.

      А Бруно способный парень, вне всякого сомнения. Мне нравилось думать об этом, потому как тогда во мне поселялась неожиданная радость как если бы, к примеру, ребенок, не умевший еще и говорить, вдруг обнаружил бы в себе внезапное знание букв. Мыча и калякая что-то на своем, без труда и не путаясь ни разу, указывал бы он на те буквы, что называли ему родители, и с каждым его угадыванием росло в них вместе с недоумением чувство радости и благоговения перед чем-то совершенно непостижимым, что, помимо их воли и здравого смысла, воплотилось вот в этом на первый взгляд совершенно неразумном создании. И вроде складывается уже с ним. Бьюсь об заклад, назавтра придет на занятие с горящими глазами. Азартный.

      Хорошо, что не побился, а то проиграл бы. Назавтра пришел еще более взъерошенный и заспанный чем обычно. Правила пересказал, уставившись невидящим взглядом в какую-то точку, то ли не столь отдаленного прошлого, то ли на груди моей рубашки.

      –Ну-с, продолжим…

      – Девятое. Существует устоявшееся мнение, что для того чтобы переломить ход поединка, нужно заставить противника усомниться