Школа. Владимир Козлов

– купи пузырь, а?

      – Ты что, охуел? Как это пацан будет брать в своем доме?

      – Ничего, возьму – не в первый раз. Тем более, что это в моем подъезде.

      – Ну, вот, видишь? Я же говорил – свой пацан.

      Медведь сует мне в руку мятые рубли и «трульники».

      Я иду домой, жру, потом спускаюсь на первый к Антоновне. По правде, я у нее сам еще ни разу не брал. С пацанами пару раз брали, но ходил не я, в своем подъезде как-то было несолидно. А сейчас все по херу.

      Звоню, Антоновна открывает. Она в грязном халате, седые патлы растрепаны – видно, сама бухая. Я сую ей деньги и говорю:

      – Одну.

      Узнала меня, не узнала – не волнует. Я стою в дверях и жду, пока она звенит на кухне бутылками – видно, переливает. Потом приносит мне бутылку из-под «Столичной». Я сую ее под ремень и захлопываю дверь.

      До конца обеда – минут десять. Медведь с расточником ждут меня в закутке. На верстаке – три стакана и тарелка с хлебом и котлетами. Я вытаскиваю из-за ремня пузырь и ставлю на верстак.

      – Свой пацан – есть свой пацан, – говорит Медведь. – Сказал тебе – все будет тип-топ. А мы, как видишь, подсуетились в столовой насчет жрачки и стаканов.

      Расточник берет пузырь, выдирает пластмассовую пробку и разливает по стаканам.

      – Ну, за сборную СССР, – говорит Медведь.

      Мы чокаемся и выпиваем. Медведь базарит дальше:

      – Вообще, у нас хорошая команда в этом году, сильная. Киевляне молодцы, кубок кубков взяли. Дасаев, грузины…

      Расточник резко машет рукой.

      – Ты мне только про грузинов не говори, ладно? Это – распиздяи. Они не тренируются ни хера, только пьют. Ты мне их лучше не поминай.

      – Ладно, не буду. С тобой вообще ни про что нельзя поговорить.

      – Как это ни про что? Про баб со мной можно поговорить. Это дело я люблю, это я с удовольствием, – расточник лыбится и показывает руками, типа берет бабу за груди. – Учись, студент – надо иметь к бабам подход, но ебать надо не блядей, а порядочных женщин. Пусть только такие, как этот, ебут все, что движется. – Он кивает на деда за токарным станком. Мы все ржем.

      Медведь разливает остаток самогонки – всем по чуть-чуть. Мы выпиваем, закусываем, потом расточник врубает свой станок, а мы с Медведем премся к своим верстакам.

      Я уже «хороший». Работа мне до лампочки – я только для вида вожу напильником.

      Медведь после бухла стал разговорчивый и все время базарит.

      – Вообще, это херово, что у нас люди такие – каждый только и смотрит, чтобы что-то спиздить, чтоб кого-то наебать. Но по-другому никогда не будет.

* * *

      Сидим с Йоганом в «конторе» в подвале сто семидесятого дома. «Контору» здесь сделали недавно. Раньше она была в другом доме, рядом с моим, но пацанов оттуда выгнали – баба с первого этажа подняла хай, что орут, музыку громко слушают, бухают, в подъезде натошнили. Приехали менты и забили дверь.

      Куля потом сразу нашел подвал в сто семидесятом, добазарился с участковым и переволок туда все добро со старой «конторы». Сейчас здесь все точно так: резиновые коврики, диван, гири,