Казачья Молодость. Владимир Молодых

тучи – и река свинцовым отблеском уползала, извиваясь, за горизонт. Этот горизонт с мрачным речным разливом мне напомнил вдруг картину Левитана «Над вечным покоем». Там скит на первом плане, здесь я вижу скит в стороне за станицей Сбега. Эту картину я заметил почему-то в моленной у Матрёны. Я помню, спросил ее: «Откуда эта картина?». «Это для нас, староверов, не картина, а икона. Атаман принес ее с ярмарки». Помнится, среди негасимой лампады картина выглядела еще более мрачной, здесь завеса туч становится зловещей, она готова, похоже, раздавить все живое на земле. «Это картина стала для нас иконой судьбы старой веры. В ней вся безысходность нашего бытия. Просто она списана с нашей судьбы. Впереди скит это наше прибежище последнее, а дальше – нам просто было бежать некуда. Вот в такие места гнали наших отцов старой веры. Гнал царь и его сподручный – Никон. Так в самую глушь божьего мира мы уносили свою веру. На картине ты видишь край света. Видна последняя сторожка, а дальше живого мира нет. Но над всем божьим покоем – будет вечно жить старая вера. Аминь!»

      С вершины утеса я еще раз обернулся туда, где над вечным покоем собирались тучи. Стальная зловещая полоса реки осветилась среди мрака. Рванул ветер и из-под нависших над головою туч забусил частый дождь…

      Вот уж хуже всего ждать да догонять. Пароход не пришел снова. Уже прошел и день, и два. Я был на заимке, но сестры там не оказалось. Но дядя просил дождаться отца. Тот только и мечтал увидеть тебя в форме гимназиста. Ведь никто из станичных не учился в гимназии. Крестный, мол, рассказывал отцу каков ты в новой форме молодец. Вот и отцу твоему хотелось глянуть на тебя – каков ты есть, как гимназист?

      Я занялся Дневником. Учитель не раз говорил, что вести дневник надо регулярно, записывая дорожные впечатления. Чтобы вошло это в привычку, как у любого путешественника. В тот день я записал из того, что рассказала Матрена о расколе. «Писал протопоп Аввакум в своем „Житие“, что отправили его в усмирение старой веры в Забайкальский край с казаками, атаманом которых был некий Павшков, изверг. Должно из служивых казаков. Земли там непривыкшие родить хлеб. Многие умирали, записал Аввакум. Однако все превозмогли благодаря старой вере, пишет Аввакум. А еще они отбивались от маньчжуров, себя защитили и землю…»

      Ниже этих слов тетки Матрёны я дописал в дневнике слова Пушкина: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно. Не уважать оной есть постыдное малодушие…»

      За вечерним чаем, дядя мне много хорошего рассказал о Бутине. Отец его был крупным скотопромышленником. Он гремел своими капиталами. В городе никто не мог миновать его, не поклонившись ему. Он, не скрывая, хвалил староверов, своим громогласным голосом Мол, царица-немка из русского мужика – хозяина сделала мужика – раба, а по-русски – холопа. Вот и пошла гулять по Руси голь перекатная, а старая дородная Русь стала лапотной. С мужиком, учил старик Бутин, ты водись,