Избранный. Печать тайны. Бездна Миров. Валерий Атамашкин

привкус тухлых помидоров, над левым глазом возник нервный тик. Он приблизился к двери, но не успел старик прильнуть к глазку, как дверное полотно сотряс сильный точечный удар. Фарел, перепугавшись до смерти, застыл на месте. Дверное полотно треснуло и затрещало, а с потолка и стен посыпалась штукатурка. Удар повторился и Фарел не в силах сдержать охвативший его ужас заверещал.

      – Вон! Убирайся вон! – кричал он так громко, если бы от крика зависела его жизнь.

      Следующий удар смел замок. Дверь повисла на одной цепочке…

      … На душе стало паршиво. Невероятно высоко забравшаяся луна слепила глаза. Хелс лежал, озираясь по сторонам. Что-то посереди ночи заставило его проснуться. Старое, до боли знакомое чувство. Чувство чужого взгляда. Ни страшно, ни интересно… чувство казалось выжидающим.

      «Неужто все начинается с начала», – подумал он, оглядываясь.

      Стены с полками, угрюмый книжный шкаф, стол и кресла…. Нет, он был не один в комнате, он знал это. Тиканье часов из соседней комнаты пугало тишину. На улице посвистывал ветер.

      «Неужели я забыл закрыть окно?».

      Хелс прокрутил в голове события вечера, но, не вспомнив, лениво сбросил одеяло. Чувство усилилось. Хелс нащупал ногами тапочки, поднялся с кровати и побрел к окну.

      – Джейк, у твоего старика мания преследования, – сказал он своему псу, лежащему у ножки кровати. Пес, услышав свое имя, поднял морду и навострил уши. – Или старческий маразм.

      Хелс плотно закрыл окно и повернул ручку, кутаясь в пижаму от свежего сквозняка.

      – Джейк, твой хозяин не помнит, закрывал ли он окно на ночь. – Хелс погладил собаку. – Или Ты открыл, а, Джейк, старина? – пес забил кончиком хвоста о пол.

      Хелс вздохнул и хотел, было прилечь обратно на кровать, чтобы как следует выспаться перед завтрашним днем и оставить позади все мысли так настойчиво лезущие в голову, как заметил на тумбочке рядом с кроватью какую-то записку. Он сдвинул брови и поднял ее, тут же развернув. Руки Хелса задрожали. На белой как снег бумаге чьей-то рукой кровью были написаны следующие строки.

      «Сквозь туман и сквозь печали,

      Оставьте дома боль и страх,

      Явитесь вы, мечтая,

      О жизни, а не о грехах.

      Когда часы покажут восемь,

      А на кукушке будет семь,

      Должны собраться вы и тихо,

      Явиться в общий мавзолей.

      Все лишнее оставьте дома,

      А то спугнете лишь себя,

      А если нет, задумайтесь,

      И вспомнив, тихо скажите про себя,

      Когда берем мы в долг, то надо помнить,

      Что есть только один исход,

      Отдать или смыть долг кровью,

      А время ждет, время идет».

      … Цепочка на двери стонала. Фарел поднял арбалет и нерешительно прицелился.

      – Я не буду повторять. Еще один удар и я спущу курок, – прокричал он. – Прострелю голову.

      Цепочка почти слетела. Медлить было нельзя. Подскочив к двери, Фарел всем весом навалился на дерево и выставил босые ноги, согнутые в коленях