Македонский. Сибирь. Валерий Атамашкин

о яде, о врагах. Кто они, что за яд? – тщательно подбирая слова продолжил Саша, сменяя тему разговора.

      – Ты не понял, что тебя отравили? – как могло показаться искренне удивился Аристотель, ловко сплевывая косточку в чашу из которой ел. – Или до сих пор не веришь мне?

      – Не знаю, – буркнул Саша. – Верю не верю, какая разница. Если что-то знаешь, выкладывай. Наверное, я бы не спрашивал, если что-то понимал.

      – И не догадываешься, кто это сделал? Не понимаешь, что здесь происходит, какая идет игра? – продолжил задавать вопросы Аристотель. Вопросы не подразумевали ответов и только раздражали Сашу. Старик помолчал, съел еще несколько маслин. – Если это действительно так и ты ни о чем не подозреваешь, тем лучше. Я опасался, что ты начнешь рубить с плеча, но поспешность приведет к бунту, а это меньше всего нужно нам.

      – Нам? – от возмущения Саша закашлялся.

      Аристотель отставил чашу с маслинами и выпрямился.

      – Нам! – с легкостью повторил он.

      Они долго смотрели друг другу в глаза. На этот раз Саша не отвел взгляд.

      – Кто эти люди, про которых ты говоришь, Аристотель?

      Уголки губ мыслителя расплылись в улыбке

      – Имеет ли это хоть какое-то значение, если ты все равно не поймешь о ком идет речь?

      Саша замялся, чувствуя свое смущение. Ловко его уделал старик, ничего не скажешь. Действительно, назови Аристотель имена предателей и ничего не изменится. Саша не знал людей из собственного окружения. Другое дело какой смысл вкладывал в свои слова Аристотель? Не заигрывал ли старик с ним? Приходилось признать, что будь так, то и сам Саша прямо сейчас заигрывал со стариком.

      – Скоро ты все узнаешь сам, – продолжил Аристотель, громко хлопнув в ладоши. – На утро назначен совет и тебе неплохо было бы выспаться, прежде чем солнце покажется на небосводе, – он было двинулся к дверям, но остановился, бросил взгляд на разбитую чашу в дальнем углу комнаты, ту самую в которой подали вино. – И еще, не груби с вином, оно сыграет дурную шутку… – Аристотель еще с минуту молча постоял у двери, затем отодвинул засов и вышел, махнув рукой на прощание.

      Саша ничего не ответил. Когда дверь закрылась он услышал, как Аристотель обратился к одному из охранников.

      – Пердикка! Не пускай никого! Ему необходимо прийти в себя! – сказал старик.

      Саша усмехнулся. Аристотель мог промолчать. Сейчас не хотелось никого видеть, а первого пришедшего Саша, пожалуй, придушил бы собственными руками прежде, чем тот успеет заговорить. Он зевнул, широко открыв рот, наверное, впервые жизни не прикрывая зевок рукой. Плевать. Страшно хотелось спать, мышцы ломило от усталости. Вот только парадокс заключался в том, что сегодняшней ночью ему вряд ли удастся сомкнуть глаза и выспаться. Слишком отвратительными выглядели обстоятельства, в которых он был вынужден вариться. Он нехотя поднялся, уставился на чашу с недоеденными маслинами и в ярости перевернул стол. Предатели, яд, какой-то собственный путь Македонского… Ни о чем этом он не хотел даже слышать! Он, Саша не имел к этому никакого