Маяковский и Лиля Брик. Падшие ангелы с разбитыми сердцами. Мария Немировская

Маяковского достаточно традиционна по сравнению с другими футуристами, но, уже начиная с цикла «Я!», постепенно в них появляются общие для группы кубофутуристов антиэстетизм, обращение к шокирующим приемам и, наряду с ними, черты своеобразия. Урбанистическая образность Маяковского; динамизм и резкая смена интонаций; широкое использование мотивов, источником которых являлось изобразительное искусство, в первую очередь – модернистская живопись» – так странно характеризовали мою поэзию критики. Но я, как и большинство моих читателей, не понимал в этом ни черта. Ни единого слова! Я просто писал, писал о том, что было мне близко и что было у меня на душе, что меня волновало! Писал о любви, о жизни, о дружбе.

      Любовь – первая любовь – бывает жизни каждого. Конечно, была она и у меня! Когда мы вместе с Давидом выступали в 1914 году в Одессе, я встретил Марию, Марию Александровну.

      О, что это была за чудесная девушка! Мы бродили по вечерам по набережной, и я читал ей свои стихи, а потом держал ее за руку. Казалось, большего и не нужно, казалось, – она понимает меня как никто другой! Мария – настоящая красавица с длинными волосами и светлыми, полными ума и понимания глазами. За ее улыбку, ее взгляд я был готов отдать многое. Как мальчишка бегал на свидания к ней после лекций и выступлений и читал, читал, читал ей свои стихи. А она слушала. Слушала и улыбалась. Казалось, так никто меня не слушает!

      Взволнованный, взметенный вихрем любовных переживаний, после первых свиданий с Марией я влетал к нам в гостиницу этаким праздничным весенним морским ветром и все время повторял:

      – Вот это девушка! Вот это девушка!

      – Обычная девушка, – усмехался Давид.

      – Нет, Бурлюк, ты не понимаешь, она – особенная! Не такая, как все!

      – Такая, такая, Володя! Ты не принимай все близко к сердцу, – говорил Вася Каменский, вместе с нами выступавший в Одессе.

      И мои друзья оказались правы – Мария, вдоволь наигравшись в чувства со мной, сообщила, что мы не можем быть вместе, и вскоре она и вовсе выходит замуж. Между мной и Марией встало препятствие, одно из тех, которые порождались тогдашней общественной жизнью, социальными условиями, основанными на неравенстве людей, на господстве материальных расчетов или обывательских предрассудков. Мир рухнул, а я был убежден – все девушки обманщицы и лгуньи.

      – Любить нельзя – масса тяжелых неприятностей, – сказал я тогда своим друзьям.

      Вскоре мы вернулись домой. Я был уже достаточно известен, меня многие любили, уважали, хотели услышать… Была среди моих почитательниц и светловолосая девушка – Эльза Каган, с которой мы сблизились. Она постоянно хотела быть рядом, хотела слушать меня, и я был не против, но оказалось, что семья Эльзы не благоволит мне. Мне – известному поэту…

      – Володенька, – умоляла меня Эльза по телефону. – Приходи к нам сегодня! На обед, познакомлю тебя с сестрой и ее мужем.

      – Приду, – коротко бросил я.

      Знать бы тогда, что именно тот вечер круто изменит