При свете Жуковского. Очерки истории русской литературы. Андрей Немзер

и потому алчущий гибели, горестно восклицает:

      Я должен был спасти, измены ж не прощаю.

      Пускай живет она, и пусть я погибаю.

      Но некогда о мне восплачет и она,

      О друге, коего навеки лишена.

      Конечно, пушкинская версия изысканнее (дактилическая цезура предает строке рыдающую прерывистость), но создан стих Гнедичем. Это он расслышал опорный «слезный» архаичный глагол, волной вздымающийся над общей «ноющей» (аллитерации на «н» – «некогда», «о мне», «она») мелодией. Такое дается только истинному поэту.

      Да будет песнь его то сладостно журчащий

      Ток тихий при лучах серебряной луны;

      То бурный водопад, с нагорной вышины

      Волнами шумными далеко вкруг гремящий.

      Но колыбель и гроб Ахиллова певца

      Есть тайна для земли: неведомо рожденный,

      И неразгаданный, под именем слепца

      Пройдет он по земле; таков закон священный

      Судьбы; таинственный, как солнце он возник,

      Как солнце он умрет в лучах бессмертной славы.

      Так, указывая на загадочного чудесного младенца, тучегонитель Зевс умеряет скорбь Фетиды, веками печалящейся о своем в юности погибшем и скоро забытом миром сыне, великом Ахилле. Некогда «молниеносный отец» обещал ей:

      Героям смерти нет, нет подвигам забвенья:

      Из вековых гробов певцы их воскресят…

      Теперь предреченное становится явью.

      И опустилася грядущего завеса.

      И Зевс уже отец на светлых облаках,

      Горевших пурпуром при западных лучах,

      Парил над темною дубравой откровений.

      «Фетида, – он вещал, – довольно ль убеждений,

      Что сына Кронова невозвратим обет?

      Он совершается; и будет полон свет

      Гомера песнями и славою Ахилла».

      Это «Рождение Гомера» (1816).

      Вот солнце зашло, загорелся безоблачный запад;

      С пылающим небом, слиясь, загорелося море,

      И пурпур и золото залили рощи и домы.

      Шпиц тверди Петровой, возвышенный,

      вспыхнул над градом,

      Как огненный столп на лазури небесной играя.

      Угас он; но пурпур на западном небе не гаснет;

      Вот вечер, но сумрак за ним не слетает на землю;

      Вот ночь, а светла синевою одетая дальность:

      Без звезд и без месяца небо ночное сияет,

      И пурпур заката сливается с златом востока;

      Как будто денница за вечером следом выводит

      Румяное утро…

      Это «Рыбаки» (1821); те, кто читал «Евгения Онегина» внимательно, должны опознать картину летней петербургской ночи, – 26 строк идиллии Гнедича (в ранней редакции) Пушкин поместил в примечание к первой главе романа в стихах.

      Бросайся, пускайся, на берег противный плыви,

      Могучие руки раскинь ты на волны, как весла,

      Грудь сделай кормилом, а гибкое тело челном.

      И если