Заметки доброго дантиста. Начало. Роберт Мамиконян

меня вообще слушаешь?

      – Не ной, я думаю. И заметь, ты там семь лет «провел». А тут мы у-чим-ся. Биология, химия и немного травматологии.

      – И о чем ты думаешь?! О чем? Ты наших видел? Те с нами даже драться не будут – плюнут на нас и уйдут.

      – Это из-за очков и брекетов? – спросил Розенберг.

      – Нэт! Морды у них болезненные. Даже такие отморозки убогих не бьют, – Арчил задумался и добавил: – Я надеюсь. В Грузии и в Люблино было так.

      – Люблино и Грузия. Места, равноудаленные от нашего уютного мира факультативов по физике, олимпиад по математике и нещадных избиений у гаражей отроков со сколиозом, – сказал Андрей, снимавший все это на камеру.

      – А ты, может, эту херню выключишь и поможешь нам?

      – Чем помочь? Паниковать и тосковать по Люблино? Так вы и сами справляетесь. А это, между прочим, видеоархив – для истории.

      Зашел радостный Каганович.

      – Лазарев и Эпштейн согласны пойти с нами. Но при двух условиях.

      – Что мы оплатим их похороны и будем там неистово плакать? – спросил Розенберг.

      – Розенберг, прекрати свои шуточки.

      – Короче, какие условия? И почему сами не пришли, министры, что ли? – молвил Арчил гневно.

      – Ну, у нас же факультатив по химии, забыл? Я насилу у Клавдия Несторовича отпросился в уборную.

      – Каганович, а ты специально разговариваешь сленгом хуя не видевших тургеневских барышень, а? Насилу, уборная, истончилося, душевный покой, блядь…

      Арчил впервые улыбнулся. Всуе упомянутые гениталии его всегда радовали.

      – Ой, прекрати, Розенберг, – сказал Каганович. – Эта твоя нарочитая маскулинность и игра в боевого иудея – смешны.

      – У меня один дед партизаном был, второй Будапешт брал, а братья в Цахале служат, пока ты, чмо, тут насилу в уборные ходишь и не можешь во всей школе двадцать человек собрать на драку.

      – Так, давайте эти ваши еврейские разборки оставим на потом, а?

      – Итак, про условия. Они просили на время драки музыкальные инструменты оставить у тебя в машине. Им же на музыку вечером.

      – Блядь, – просто сказал Арчил, посмотрев с тоской в окно. – А второе?

      – Ну, если мы это… в милицию попадем, я сказал, ты все уладишь.

      – Блядь, – снова сказал Арчил.

      – Ну, ты пойми, в их родословной это первые конфликты с правоохранительными органами со времен студенческих демонстраций 1904 года. Тем более у тебя же там свои люди, да?

      – Не переживай. У вас стоит выбор между травмпунктом и реанимацией. Так что это – к Князю. У него больше связей в медицине.

      Каганович озабоченно посмотрел на меня. Меня почему-то называли «Князь».

      Разошлись. Возвращаясь на факультатив по физике, Каганович шепнул мне на ухо, чтобы убегающий вниз Розенберг не услышал:

      – Скажи, пожалуйста, а что такое Цахал?

      – Израильская армия.

      – Ах, точно! Все эти названия на иврите – таглит, гилель, цахал, кашрут – надо бы выписать.

      – Иди уже!

      3. Последнее пополнение в полку

      – Еще Григорьев мне сказал, что может прийти, – сказал