Заметки доброго дантиста. Начало. Роберт Мамиконян

я по Лубянке, вижу – стоит старик интеллигентного вида, книжки разложил на асфальте – продает.

      Неплохо заработав летом и обладая тягой к стихийной покупке книг, я остановился.

      Блаватская, «Солярные символы древних славян», «Жорес» из серии ЖЗЛ и…

      – «Чего от нас хотят евреи». Звучит-то как многообещающе, – сказал Розенберг, листая книжку. – Где брал?

      – Шел я по Лубянке…

      – Слушай, перестань читать эту гадость, – сказала моя девушка Женя, собирая рюкзак. – Я на факультатив не остаюсь. Пока. И, Розенберг, выброси это.

      – Это твой парень купил, кстати. Ты его довела до антисемитизма, не я. Вот и страдай.

      Женя показала язык и ушла.

      – А потом, это лучшее, что я читал после «Дюны», – крикнул Розенберг ей вслед.

      К нам подсел Андрей.

      – Кто сказал «Дюна»? Ого! – сказал он, взглянув на обложку. – И как идет?

      – Мне нравится.

      – Дашь потом почитать?

      – Это Князя.

      Андрей восторженно посмотрел на меня.

      – Доконали тебя евреи, значит?

      – Да я шел по Лубянке просто…

      – «Чего от нас хотят евреи»? – сказал Каплан с соседней парты, оторвавшись от «2400 задач по химии». – Дадите потом почитать?

      – Вставай в очередь, – сказал Андрей.

      – Мне бы очень хотелось узнать, чего от нас хочет Клавдий Несторович.

      – О нет, – сказал Розенберг, – это второй том надо покупать: «Чего евреи хотят от других евреев». Там все драматичнее.

      – А также дополненное и расширенное фрейдистское издание «Чего евреи хотят от самих себя», – сказал Андрей, ставший впоследствии психоаналитиком в Торонто.

      Зашел Эпштейн. Помимо сезонного ринита, конъюнктивита, мучений в музыкалке и постоянных унижений от шпаны из соседней школы, он еще и отравился.

      – Ребята, В. В. отпустит с факультатива по эволюционной биологии, как думаете? Мне докладывать. Но я не могу больше терпеть.

      – Ну, иди в туалет, вытошни, – сказал я. – Или наоборот.

      – Ой, ты что?! – смутился Эпштейн, – Я не умею выташнивать самостоятельно, а по большому хожу только дома. Розенберг, ты что, Роберту не рассказывал?

      – Нет, блядь, не рассказывал! Извините, пожалуйста! Делать мне нечего, как рассказывать другу, где это Эпштейн может откладывать личинки, а где нет, – сказал Розенберг, листая книгу.

      – Ну что ты так кипятишься, ты же меня со старой школы помнишь, думал, может, сказал при случае.

      – Эпштейн, внимай по слогам. В моей жизни не бы-ва-ет случаев, когда я вспоминаю о том, как и где ты какаешь.

      – Да ну вас! Плохо мне, в общем. Ну что, отпрашиваться? Или дотерпеть? Были бы деньги, я бы «Ессентуков» выпил. Они меня успокаивают.

      – Вот! А тем временем, – сказал Розенберг, смотря в книгу, – Векслер, кто бы это ни был, устроил французскую революцию, одна восьмая еврейской крови в Ленине сотворила такое, что смотри – десять лет не могут все его памятники доснести. Евреи построили СССР, потом развалили, подняли Голландию, потом ее обанкротили.