О чем молчат мужчины… когда ты рядом. Армандо Перес

ты что, сдурел? Какой в этом смысл?

      – Тебе этого не понять, Луис. – Он проводит рукой по коротко стриженной голове. – Она вчера звонила мне четыре раза. Тащила меня посмотреть какую-то выставку, потом спрашивала, свободен ли я, чтобы поужинать вместе. Потом ей пришла в голову идея отправиться сегодня на озеро с какими-то ее друзьями, и если я желаю, то могу присоединиться к их компании. Я отлично знаю, что не будет никакой компании, что под каким-нибудь предлогом мы окажемся в машине одни. Она что, за идиота меня держит? – На этих словах он опять наполняет свою рюмку.

      Его рука слегка дрожит, и я понимаю, что эта макси-бутылка еще час назад была полной.

      – Твою мать, Лео, тебе же плохо будет, – качаю я головой, стараясь не показать, насколько я встревожен.

      Обычно Лео пьет мало: пианисту надо иметь крепкие нервы и уверенные руки. Хотя с его метром девяносто роста и ста десятью килограммами веса он легко переносит алкоголь.

      – У нас только одна рюмка?

      – Откуда я знаю, это ты домохозяйка. Я нашел эту.

      Я шарю по полкам в поисках водочных рюмок, которые, хорошо помню, где-то были. Эту он принес из дома. Натыкаюсь на набор миниатюрных керамических горшочков, изготовленных и расписанных Рамоной, художницей, которая пользовалась этой мастерской до меня. Надеюсь, что у них дно без дырки. Надежда оправдывается. Я наливаю немного водки в горшочек, на котором нарисовано что-то вроде лиловых верблюдов. Рамона – мексиканка, и с красками у нее были явно психоделические отношения.

      Как, черт побери, Лауре всего за сорок восемь часов удалось довести Лео до такого состояния? Барышня вроде покладистая, без проблем.

      Я сажусь верхом на один из деревянных разнокалиберных стульев, окружающих стол, кладу подбородок на спинку и поднимаю импровизированный кубок в жизнеутверждающем тосте:

      – Будем здоровы!

      Лео внимательно разглядывает найденный мной сосуд и, несмотря на свое состояние, расплывается в улыбке:

      – Это что за хреновина? Одна из вещиц Рамоны, угадал?

      – Я думаю, она лепила их для того, чтобы проращивать в них рассаду фасоли, – критически оцениваю я маленький горшочек. – А получилась прекрасная емкость для выпивки.

      – А на хера ей понадобилось прары… прыра… тьфу, твою мать! – Выговорить слово проращивать – слишком сложная для него задача после такой дозы алкоголя.

      Лео опустошает свою рюмку и ставит ее на стол.

      – Мне понравился твой лиловый верблюд. Я хочу такого же. – Он поднимается и идет рыться в шкафчике с керамикой Рамоны.

      – Ты мне скажешь, что с тобой случилось на самом деле? Ни за что не поверю, что ты прячешься в мастерской, как японец в бункере, только из-за четырех звонков Лауры.

      – Друг мой, на пятом звонке японец выбрал бы смерть. – Лео тяжелым шагом возвращается к дивану и опять тонет в нем. – Я предпочел водку.

      – Слава богу. Избавил меня от необходимости смывать кровь с подушек. – Опережая его, я хватаю бутылку и наполняю принесенный им горшочек лишь наполовину. – Что это на этом нарисовано? Кактус?

      –