Мифогенная любовь каст. Павел Пепперштейн

несколько

      Маленьких точек

      И нравы лесной полосы.

      Ветер, бешеный ветер полета, бил по лицу, постепенно очищая зрение, смывая мутную, ядовитую зелень.

      Дунаев понял вдруг, что никаких «очков» у него на глазах нет – все это было лишь наваждением.

      Чтобы сбросить остатки «очков», он стал представлять себе другие очки – их было множество, и воображать их было легко: они сами охотно возникали перед внутренним взором – разные, с круглыми, овальными, квадратными стеклами, в различных оправах – золотых, серебряных, латунных, костяных, стальных. Здесь были очки для дальнозорких и близоруких, здесь были пенсне и изящные лорнеты, были узкие дамские очки, отделанные перламутром, и были простые, детские, похожие на игрушечный велосипед… Какие-то старики читали перед сном, лежа в кроватях, и затем снимали очки и откладывали их рядом на тумбочку, прежде чем потушить свет. Бесчисленные руки, морщинистые или свежие, передавали друг другу очки в изысканных черепаховых футлярах, в суконных или бархатных очешниках. Чьи-то пальцы ловко складывали белые очки пополам и прятали в нагрудный кармашек. Кто-то усталым жестом снимал пенсне, и по обеим сторонам переносицы оставались знаменитые розовые вмятинки, столько раз описанные в мемуарной литературе. Какие-то дети роняли очки в воду, неосторожно свесившись с деревянных перил старого моста, и очки уходили на дно, посылая прощальные блики… Уходили на глубину, бликуя, ликуя… Как водится.

      Дунаев чуть было не затерялся в этом потоке линз, выгнутых стекол, отблесков, ободков, дужек… Этот поток смыл с него зеленое колдовство, прилипшее к глазам. Последняя зеленая пленка, желеобразная, состоящая из студенистой плазмы, сорвалась со всхлипом и была унесена ветром. Полились струи огня. Дунаев усилием воли осознал, что вокруг идет бой. Истребители, сверкая в свете огней, выводили огнем быстрые узоры. Бомбардировщики неторопливо летели и снизу и сверху, поливая все смертоносным дождем из черных тупорылых бомбочек. А внизу, в свете взрывов и пожаров, можно было увидеть большой город, разбросанный по холмам вокруг морского залива. Все кипело. Как потом говорили:

      Между теми и другими

      Что-то дулось и рвалось.

      Парторг наконец понял, что оказался в гуще смертельной битвы за Севастополь.

      Когда армия к морю подходит,

      Когда в горы уходит отряд,

      Когда ветер свой парус находит —

      Погибает немало ребят.

      И матросик, штанами белея,

      Крепко свистнет сквозь темный загар.

      И закрутится море, зверея,

      Погружаясь в военный угар.

      А на ступеньках набережных сонных,

      Где раньше развлекалась молодежь,

      Теперь обнимутся не парочки влюбленных,

      А трупы, забывающие ложь.

      Не по-курортному здесь дремлют люди —

      Они навеки жизни лишены,

      И плакать черноморский ветер будет,

      Из дальней прилетая стороны.

      Вот смуглый мичман тесно обнимает

      За плечи белокурого юнца.

      Железный