Галя не в себе. Алексей Васильевич Денегин

ком долго терпела, слишком сильно себя сдерживала, притворялась нормальным человеком, пыталась жить как раньше. А ради чего? Чтобы получать пинок за пинком? Чтобы в итоге лишиться того немногого, что представляет для нее какую-то ценность? Все это стало напоминать какую-то насмешку, глупую жестокую шутку, которой не видно конца. Она дала слабину, размякла, и ни к чему хорошему это не привело. Нет, так не пойдет, с нее довольно, и теперь она покажет, на что способна.

      I

      Галина Павловна Гирова родилась и выросла в безвестной деревне Ковтнюки. Конечно, Галиной Павловной ее никто никогда не называл – просто Галя. В Ковтнюках царила атмосфера фамильярности и амикошонства: человека величали либо по имени, либо по отчеству, либо по фамилии – только что-то одно, никаких сочетаний. Названия деревни Галя не понимала, да и никто из жителей не смог бы толково объяснить, что оно означает. Ясное дело, все понимали, с каким словом оно рифмуется, и шутки на этот счет стали не просто традицией, но чем-то вроде местного национального достояния. Ни один уважающий себя ковтнюковец не мог позволить себе смолчать, если ситуация давала повод пошутить, а уважали себя все ковтнюковцы от мала до велика, и иногда это самоуважение было настолько сильно, что, казалось, соответствовать тому самому рифмующемуся слову было их долгом перед самими собой и перед отечеством. Особенно инициативные шутники занимались исправлением названия населенного пункта на дорожных знаках, что вылилось в их упорную многолетнюю борьбу с полицейскими, на которых свалили миссию по защите чистоты названия деревни. Борьба шла с переменным успехом, шутников периодически отлавливали и наказывали, но всегда находились их последователи, готовые сложить голову за правое дело. Примечательно, что среди нарушителей пару раз оказывались сами полицейские, разгоряченные дедовским самогоном и решившие, что они не твари дрожащие («или как там было?»), но право имеют побыть как все. Но надо сказать, что в Ковтнюках стражем правопорядка мог считаться только тот, кто по собственному опыту знал, как сей порядок не только поддерживать, но и расшатывать. Что касается принятия на грудь, этим ковтнюковцы не брезговали и часто скрашивали скучные будни подобным образом, но настоящих забулдыг в деревне были единицы. Большинство знали меру, хотя мера могла быть впечатляющей.

      К числу знатоков меры принадлежали и родители Гали – Павлик и Аллочка. Это были поистине жизнерадостные люди, завсегдатаи всех мероприятий, торжественных и не очень. Присутствие Павлика и Аллочки было залогом успеха любого праздника, они сами были ходячим праздником, он всюду носил с собой свою гитару, а она подпевала ему хоть и не профессионально, но вполне красиво, что вкупе с ее внешностью делало Аллочку в глазах охмелевших слушателей еще более привлекательной. Павлику завидовали все ковтнюковские мужики, ведь он присвоил себе первую красавицу на деревне, притом что сам он как-то особенно выгодно на фоне остальных претендентов не выделялся: были и позажиточнее, и побрутальнее, и, чего греха таить, поумнее. Невысокий, худощавый, курносый, кое-как закончил восемь классов (хотя последним он практически не отличался от основной массы мужского населения Ковтнюков, где действовало суровое правило 444: имея больше четырех четверок за четверть, ты рисковал быть списанным в разряд ботанов-изгоев. Как-то раз, в седьмом классе, у Павлика, к его собственному удивлению, а также к удивлению родителей, одноклассников и самого учителя, выставлявшего оценки, вышло пять четверок, и ему потом долго пришлось пояснять пацанам за эту оплошность и чуть ли не просить учителя перерисовать цифру). После армии Павлик устроился работать водителем в районный хлебозавод и на какие-то высокие должности никогда не претендовал.

      В деревне задавались вопросом, чем таким он покорил Аллочку Воробьеву, и немудрено, что начали ходить слухи о том, что все дело в его анатомии, что природа одарила его выдающимся мужским достоинством или, выражаясь более простым, без замашек на аристократизм языком ковтнюковцев, у Павлика большой хуй. Те, что полюбопытнее, взялись проверить эту гипотезу. Метод был незамысловатый, а именно позвать Павлика в баню, но была одна загвоздка: не переносивший духоту Павлик эту процедуру не любил и всячески избегал. Трезвого подопытного уговорить пойти вместе в баню никак не удавалось, потому пришлось заманивать его после изрядного количества выпитого. Но и дальше нашлась другая трудность. Обычно все, как люди воспитанные, прикрывались в парилке полотенцами, Павлик не был исключением. Через его полотенце было ничего не разобрать, поэтому нужно было заставить Павлика от него избавиться. Просто же сдернуть с него это ненавистное одеяние никто не решался: мало ли что он о них подумает, а им потом еще с ним в одной деревне жить да в глаза ему смотреть. Все хуже стоявшая на ногах троица исследователей мужского тела Павлика разработала гениальный план. Поддавая пару, они сетовали на то, что в бане слишком душно, но видя, что Павлик (которому уже давно не мешало бы выйти на свежий воздух) не спешит снимать полотенце, начали поочередно снимать свои, как бы показывая ему, что в этом ничего такого нет и мужикам нечего стесняться друг перед другом. К тому моменту, когда плохо соображавший от спирта и жары Павлик наконец решился последовать примеру коварных товарищей и отодрать от себя прилипшее полотенце, те соображали