Доказательства сути. Анна Наумова

скрижалями, и Ника боялась прямо взглянуть на своего кумира. Не чуя ног, она подошла к столику и поклонилась в пояс автору «Спекторского».

      – Что тебе, чадо? – ласково спросил Борис Леонидович. – Книгу мою?

      – Да. И еще билет в будущую жизнь!

      – Я не раздаю билетов, – лицо Бориса Леонидовича стало грустным, – Но я знаю того, у кого билет можно получить.

      И он достал из-под стола небольшую клетку с морской свинкой дивной красоты:

      – Это Эклерчик, самый умный свин на всей земле. Попроси у него счастливый билет.

      – Прямо так и попросить?

      – Именно.

      Ника наклонилась к клетке:

      – Уважаемый Эклерчик, дай мне самый счастливый билет, ты же умный и добрый!

      – Дать-то могу, – сказал Эклерчик ворчливо. – Но ведь ты же все профукаешь в один миг! Ты же жить не умеешь!

      – А ты мне дай такой, чтоб я и не профукала, и жить научилась.

      – За него придется заплатить.

      – Я заплачу. Сколько?

      – Три миллиона долларов по нынешнему курсу.

      – Ой, многовато!

      – Так ведь и билет-то такой – один на всем свете! Ладно, уступлю за полтора мильёна. Или даже за мильён сто пятьдесят. И пакетик сладкой кукурузы.

      – Все равно много, тем более, что я в долгах…

      – Что с тобой поделаешь, бери уж, деньги потом отдашь. Вижу, нуждаешься ты здорово.

      Эклерчик покопался в подстилке клетки и вытащил крошечную бумажную полоску.

      – На, – буркнул он. – И помни мою доброту.

      Глядя на невесомую бумажку, легшую в ладонь, Ника почувствовала, что кожу как будто покалывает статическим электричеством. Она качнула рукой, и бумажка превратилась в волшебный фонарик мечты с огоньком внутри. Фонарик рвался вверх.

      – Загадай желание, – посоветовал Борис Леонидович. – Только вслух не говори, а то не сбудется.

      Ника загадала и отпустила фонарик. Он взмыл в небо, потому что вокруг уже была не библиотека, а сосновый бор. Борис Леонидович улыбнулся:

      – Девочка моя, послушайте старого поэта: не все, что любим, стоит любви, и не все, что ненавидим, стоит ненависти.

      – Почему?

      – Мне так жаль вас.

      – Почему? – повторила Ника.

      – Если бы я знал ответ на этот фундаментальный вопрос бытия, мне бы досталась еще одна Нобелевская премия. Но увы. Я хочу поблагодарить вас.

      – За что?

      – Вы добры ко мне и в поминальных записках часто пишете мое имя. Приятно, когда за тебя молятся.

      – Ну что вы… Борис Леонидович, а как там у вас?

      – «У вас»? Скорее, «у нас». Идемте, я провожу вас в вашу дачу.

      – Какую дачу, я ничего не понимаю…

      – Идемте, вы все поймете.

      Они пошли по усыпанной сосновыми иголками тропинке. Пахло прогретой солнцем землей, спелой земляникой, смолой сосновой, еще чем-то горьковато-терпким, нежным, пьянящим. Ника смотрела на спину идущего впереди гения, и различала каждую нитку в ткани его белой парусиновой куртки.

      – Борис