La Critica. Первая книга казанской трилогии. V.S.

пришёл Стальский, и мы подводили итоги двух минувших дней.

      – Не жалко тебе бабушкину мебель? Ты ведь, можно сказать, вырос в этом буфете. – Стальский расплылся в улыбке от своего удачного каламбура. – Ты ещё не стал наркоманом, а уже начинаешь распродавать обстановку.

      – Нахрен мне антиквариат, – я граблю заправочные станции! – тоном деревенского бандита просипел я.

      – Ты спросил у антиквариа… антикварщицка… у того, кто купил мебель, сколько может стоить трубка, предназначенная в подарок самому вождю племён? Самому, чьё имя мы не называем.

      Я задумался, анализируя ответ благородного старца.

      – Он затруднился ответить. Не его профиль. Что ты будешь делать на Новый Год? С сестрой будете встречать или как?

      – Марта едет со своим адвокатом в Таиланд, – Стальский показал куда-то пальцем в сторону реки, – по его мнению, видимо Таиланд был где-то там.

      – Ладно, я к тебе тогда приду. А? Приду?

      – Приходи, только позвони сначала, – Стальский хрустнул пальцами.

      *****

      – Эй! – крикнул я, стоя в опустевшей квартире.

      «Эй… Эй… Эй…», – ответило мне эхо.

      – Маза фака! – крикнул я, перейдя из прихожей в гостиную.

      «Фака… Ака… Маза…», – пронеслось по восьмидесяти метрам помещения. Мурашки пробежали у меня по всему телу. Меня обуял смертный страх. Если сейчас что-то скрипнет или щёлкнет, я умру от разрыва сердца. Иногда накатывают минуты, когда мне трудно воспринимать себя как всего лишь одного из человечков. Индивидуальность моего существования лезет холодной рукой под одежду. Мне везло и не везло приблизительно в равных пропорциях. Моих родителей убили, а меня не тронули. Меня исключили из института, но и не взяли в армию. Я близорукий интеллигент, но не еврей. Я посмеялся своей последней мысли. Меня немного отпустило. Я обрёл способность двигаться и подвигал в свою комнату. Проходя мимо бывшей бабушкиной комнаты, я на секунду замер и прислушался, – если там и обитал дух бабули, то он вёл себя спокойно. Я уже собирался зайти в свою комнату, но резко развернулся и вбежал в комнату бабули.

      – Выходи! Ты не могла меня оставить! Ты ведь знала, что у меня больше никого нет! Чёрт!! Чёрт!!!

      С книжных полок на меня смотрели многочисленные книги по психиатрии и ни одной по психологии. Моя бабуля была заведующей отделением в психиатрической больнице. Стены были обклеены постерами христианских святых; это были календари, начиная с девяносто четвёртого года и по этот. До девяносто четвёртого бабуля в Бога не верила. Бабуля имела циничность врача-психиатра, но потом циничность её оставила.

      – Поэтому ты стала такой шизанутой?! – прокричал. – А?!

      Я снова перепугался. Может мне пойти в кабак. Но моё правило гласит: «Пить только тогда, когда хорошо».

      – «Исчезла, ушла во мрак…» – проорал я. – Я – номер один!!!

      «Один… Один…»

      – Я номер один! – не сдавался я.

      – Ты – не номег один, ты пгосто один, – безапелляционно заявил мне в самое ухо картавый