La Critica. Первая книга казанской трилогии. V.S.

в воздухе.

      – Считаешь себя неотразимым. Ну-ну. И можешь подумать на досуге вот над чем: стоит ли презирать людей, когда так страстно рассчитываешь на обогащение за счёт них? Мм?..

      Меня овеял лёгкий ветер осознания, но я не подал вида. Марта смерила меня неодобрительным взглядом и сказала:

      – Продолжай в том же духе, – она собралась встать из-за стола.

      Я рывком положил свою руку на её руку и тут же убрал. Порыв уйти сменился немым вопросом в глазах. И я спросил:

      – Почему тебя это злит? Я действительно не пойму.

      – Вы подняли какую-то странную волну. Не замечаете? – Марта приблизила своё лицо к моему и перешла на шёпот: – Над нами нависла угроза. Я её буквально ощущаю.

      – Чем? – со смехом спросил я, тем самым окончательно выведя Стальскую из терпения.

      – Всё! – Марта поднялась с кресла, – мне надо выйти, я в дамскую комнату. Оплати пока счёт; мы уходим.

      Марта направилась через зал, привлекая все до единого взгляды.

      Через пятнадцать минут. Мы всё ещё в заведении общепита.

      – Не знаю, разумеешь ты это или нет, но ты – лайт-версия Глеба, – язык Марты слегка заплетался, что было весьма волнующе.

      Я развёл руками в карикатурной нерешительности.

      – Или, если тебе приятнее так думать, Глеб – тяжёлая версия тебя. Вы не дополняете друг друга, вы… вы… сидите оба на одной стороне качелей… весов. Пропасть!.. Пропасть, там… – последние слова Марта сопровождала жестами, как будто что-то пытаясь объяснить иностранцу, – особенно мило у неё получились «качели-весы»; шампанское рвало её нейронные связи. – Вы не имеете образования!

      – Мне больше нравится: мы не ограничены никакой профессией.

      Она прикрыла на секунду глаза, и, как бы вдохнув побольше терпения, сказала:

      – Вот приходит такой красавчик Аронов Вадим устраиваться на работу, а дяденька, сидящий напротив него в дорогом кожаном кресле, спрашивает: «Ну-с, молодой (пока ещё) человек, и какое у вас образование?» А Аронов Вадим этак закидывает ноги на стол и отвечает: «Что вы, дяденька! Я не ограничен никаким образованием», – Марта закончила свою миниатюру, откинулась на диване, скрестила на груди руки и вопросительно смотрела на меня.

      – Слушай, Стальская, если мне придётся устраиваться когда-то на работу – это будет моя личная трагедия. Чтобы какой-то хреновый морж за двенадцать тысяч рублей в месяц говорил мне, что делать?! Это без меня. Как говориться: я не для этого из универа был исключён. Зачем ты вообще мне говоришь всякие гадости? – проговорил я серьёзным тоном, а потом шутливо добавил. – Правда считаешь меня красавчиком?

      – Ох-хо-хо…

      – И ещё в работе по графику и в определённом месте меня крайне удручает отсутствие возможности пукать на рабочем месте, когда заблагорассудится. Представь: сидишь в офисе и вот…

      В голову пришла фраза каталонского философа Пухольса, который сказал (на каталонском, конечно, но я скажу на русском): «Величайшая мечта человека в плане социальном есть священная свобода жить, не имея необходимости