Я не вру, мама. Тимур Нигматуллин

и занес спящего домой.

      Утром мама и я пошли в больницу.

      Свежевыкрашенный в желтую краску коридор детской психиатрической больницы напоминал мне вареный початок кукурузы, на который налепили таблички «Не прикасаться». От обилия этих табличек желание прикоснуться было настолько велико, что я сразу же сделал это пальцем.

      – Написано же, – с горечью сказала мама, – ну ты как специально что ли! Палец теперь твой не отмоется! Понимаешь?

      – Зато вот! – я показал на отпечаток следа от указательного пальца, оставшийся на стене. – Это печать!

      Мама вздохнула и постучала в дверь.

      Врач был тот же.

      – А…фантазер! Помню. Помню! Ну, как дела? – он пожал мне руку, как взрослому, и указал на стул маме. – Присаживайтесь. Рассказывайте!

      – Что? – спросила мама.

      – Да хоть что, – предложил Анатолий Иванович, – что хотите, то и говорите.

      Мама смутилась. Сначала посмотрела на меня. Затем взглянула на врача и уставилась в окно.

      – Ну-с, – Анатолий Иванович открыл тетрадь и взял ручку, – если мама не знает, что говорить, давай тебя послушаем. Тебе есть что сказать? Как этот месяц провел?

      – Нормально, – сухо ответил я, понимая, к чему ведет этот хитрый дядька. Рано или поздно я сорвусь, и он поймает меня на вранье. И, как обещал в прошлый раз, положит в больницу к той девочке. Главное не сорваться! – А как та девочка поживает?

      – Какая девочка, – не поднимая глаз от тетрадки, спросил Анатолий Иванович, – ты про кого спрашиваешь?

      – Ну, та, – завертелся я на стуле, вспоминая ее имя, – которая бабушку хочет съесть.

      – Бабушку съесть? – удивленно спросил Анатолий Иванович. – Какую бабушку?

      – Алиса! – вспомнил я имя девчонки с бантом, которую видел в больнице месяц назад. – Мы с ней в песочнице игрались! Вы не помните, что ли?

      Анатолий Иванович отложил тетрадь в сторону, скрестил руки на груди и усмехнулся.

      – Надо же! Помнишь. Вы, мама, можете выйти! Мне с вашим сыном один на один поговорить надо, – каким-то глухим голосом сказал он, – идите!

      – Хорошо, – словно из-под гипноза, сказала мама, – я за дверью буду.

      Оставшись вдвоем с врачом, я немного оробел. Высокий, в очках, похожий на лысую гориллу, врач приоткрыл окошко и закурил, выпуская дым в окно.

      – А что тебе Алиса? – спросил он. – Ты почему про нее спросил?

      – Запомнил просто, – пожал я плечами, понимая, что лучше отвечать коротко. Ну не будешь же действительно говорить врачу, что девочка Алиса запомнилась не просто и календулу называть ноготками ты решил неспроста. Алиса вызывала интерес. И не потому, что хотела съесть бабушку, а потому, что смотрела не так, как другие. Она смотрела оценивающе. Будто бы изучала твое лицо, скользила по нему, считывая все неровности, впадинки и родинки. Я так на букашек смотрю. Веточкой расправляю им лапки, на спину переворачиваю и смотрю. Так и Алиса смотрела на меня – словно я букашка!

      – Запомнил,