Панацея. Роман. Илья Александрович Тель

та драма была не единственной, виденной Матушкиным своими глазами.

      Первого января ему исполнилось пятьдесят восемь. Он соприкасался со многими страданиями и смертями. Не массовыми, то есть «отвлеченными» и «статистическими» – каковыми страдания и смерти подчас воспринимаются на войне искалеченной психикой, – но индивидуальными, единичными, а значит, какими-то абсолютными и, потому, особенно жестокими. Жестокими не в отношении всего рода людского, но в отношении конкретных его представителей. Наверное, эти люди тоже были рождены для счастья, но им его не досталось, не хватило.

      По работе Матушкин общался с умалишенными. Сталкивался с жуткими последствиями членовредительства, «сдобренного» нечувствительностью к боли. Изучал маньяков и садистов, изолированных от общества. Находил повесившихся, вскрывших вены, перерезавших горло… Но именно та авария, та смерть будоражила и преследовала его. Смерть, ставшая постоянным спутником, напоминавшая ему невольное свидетельство. Смерть, в которой не было его вины – если только фаллический символ на багажнике автомобиля не отвлек или не свел с ума водителя дорогой иномарки… Матушкин ощущал какую-то непонятную связь с тем далеким событием…

      Возможно, в силу специфики работы, он все время встречался со смертью как избавлением от бессмысленного пребывания в мире, как наградой за мучения. Смерть двух молодых людей была для него обращением иного рода – вопросом. Смерть поставила не точку, но вопросительный знак. Что сделала с ними смерть? От чего она их избавила? Чем покарала или все-таки наградила? Почему выбрала именно их? Какую тайну они унесли с собой – ведь не исключено, что некоторую великую тайну уносят с собой в могилу не только гении. А может, молодой человек за рулем был гением и Провидение исключило его из жизни, чтобы он ненароком не напортачил, не открыл нечто предосудительное…

                                               * * *

      Матушкин часто ловил себя на мысли, что отождествляет ту аварию со словом «смерть», хотя судьба разбившихся была ему не известна.

      Смерть – самая большая загадка. Смерть – то, чего не может не быть и одновременно то, чего нет. Смерть – хрестоматийный и самый пронзительный пример обращения слова в явь, живое воплощение перехода, «переливания» слова в реальность и реальности в слово. Ибо любое судьбоносное явление случается и существует как слово и как реальность. А какое явление может быть значительнее смерти?

      Смерть – явление наиболее неопределенное и, значит, наиболее информативное. Смерть безусловная, то есть свершившаяся, в некотором роде перестает быть смертью. Если смерть забирает человека, то есть свершается, то утрачивает часть своего таинства, часть своей истинности. Расставив точки над i, смерть теряет толику собственной непреложности…

      Интуиция подсказывала Матушкину: даже если кто-то из двух молодых людей чудом выжил, то выжил в угоду Смерти, но не жизни…

      Вопросы