Дальгрен. Сэмюэл Дилэни

разгладилось. – Весьма хорош. Прямо над Хайтс. Огромный участок. Весь город видно. Ничего себе, наверно, было зрелище, когда по ночам все фонари горели. – Теперь скривилось чуть-чуть. – Мне интересно было, жил он там всегда или тоже просто въехал и окопался. Но спрашивать не принято.

      Он свернул, и она свернула следом.

      – И где этот дом?

      – По-моему, адрес – Южная Брисбен.

      – Как ты с ним познакомилась?

      – Они закатили вечеринку. Я гуляла мимо. Один знакомый меня зазвал. Фил, собственно.

      – Вроде несложно.

      – Не, очень сложно. А что, ты хочешь пойти познакомиться с Калкинзом?

      – Ну, здесь-то довольно убого. Прогуляюсь к ним – может, и меня зазовут. – Пауза. – Ты-то, конечно, девушка. Тебе попроще, да? Быть… украшением?

      Она подняла брови:

      – Необязательно.

      Он посмотрел на нее и успел поймать ее взгляд. Забавно, решил он.

      – Видишь тропинку за футбольными воротами?

      – Ага.

      – Выводит прямо на Северную Брисбен. А она потом превращается в Южную.

      – Эй! – Он ей ухмыльнулся, уронил голову набок. – Что такое?

      – Грустно, что ты уходишь. Я уже намылилась провести опасный и волнующий день – бродить с тобой, играть тебе на гармошке.

      – Пошли со мной?

      Взгляд у нее получился смущенный и заговорщицкий.

      – Уже была.

      Позади них застучали молотки.

      Его гримасе она пояснила:

      – У Джона очередной проект. Они вернулись с обеда. Там точно осталась еда. Я дружу с Джомми, который им в основном стряпает; хочешь поесть?

      – Не, – покачал головой он. – И я еще не решил, хочу ли…

      – Всё ты уже решил. Но увидимся, когда вернешься. Возьми. – Она протянула ему тетрадь. – Будет что почитать в дороге.

      На миг он дозволил своему лицу признать, что она хочет, чтобы он остался.

      – Спасибо… ладно.

      – Плюс этого города в том, – ответила она его признанию, – что, когда вернешься, я тебя и впрямь увижу. – Она поднесла гармошку к губам. – Тут никого не потеряешь.

      Ее глаза и ноздри в металле – громадные просеки тьмы в посеребренной плоти: ни век, ни ресниц, ни границ, одна зелень. Она выдула диссонанс и зашагала прочь.

      Уже оставив за спиной безглазых львов, он сообразил: на губной гармошке такой диссонанс не взять.

      Ни одна его гармошка так не умела.

      2

      Он прошел три квартала и посреди четвертого увидел церковь.

      Виднелись два (из, очевидно, четырех) циферблата на шпиле. Вблизи он разглядел, что стрелок нет.

      Тылом запястья потер лоб. Между кожей и кожей каталась грязь. Сколько же тут сажи…

      Сообразил: я в таком виде, что напроситься на дачную вечерину – самое оно!

      Из двери церкви донеслась органная музыка. Ланья, помнится, что-то сказала про монастырь… Гадая, читается ли его любопытство по лицу, он осторожно ступил – крепко сжимая тетрадь под мышкой – в вымощенный плиткой вестибюль.

      За второй дверью, в кабинете, крутились две из