В объятиях Севера. Мирослава Крученкова

мы в расчёте.

      От неожиданности Хёгни забавно выпучил глаза, поперхнувшись медовухой.

      Беренгар и воины расхохотались. Бронуэн была дерзкой, отчаянной и, в то же время, по-детски непринуждённой. Всем она стала близка. Кто-то относился к ней как к дочери, к сестре, кто просто как к спутнице, другим же она нравилась как женщина. Лишь Гюрдир, не разделяя с соратниками ни их чувств, ни веселья, всё время сурово поглядывал на неё.

      – Скажи мне, Хёгни, – Бронуэн понизила голос, – почему Гюрдир меня так ненавидит?

      Хёгни усмехнулся.

      – Ты ведь нас обворовала, Гюрдир так и не простил.

      – Но почему? Я всех вас обворовала, однако вы меня смогли простить, – в её голосе послышались нотки досады.

      Хёгни склонился к её уху.

      – Крест, что ты выкрала у него, принадлежал его умершей супруге. Он очень любил её, и не может забыть до сих пор… Ты посягнула на самое дорогое, что у него осталось от неё.

      Озорной огонёк в глазах Бронуэн потускнел. Она давно уже пожалела о своём поступке, но когда узнала тайну ненависти Гюрдира, тягостное запоздалое раскаяние охватило её душу. Она принесла ему боль, посягнув на единственную память о возлюбленной. А ведь ей казалось, что он непробиваемый, словно выкован из стали и гранита. Даже помылить не могла, что в таком холодном человеке может пробиться росток прекраснейшего чувства.

      Заиграла флейта. Чарующая задумчивая мелодия грустно лилась в их сердца. То были тихие задушевные переливы, поющие о горькой судьбе. Она то протяжно пела, то нежно дрожала, точно была частью той девушки, что играла на ней, повторяя каждый изгиб её души, каждый оттенок скорби, тихо срываясь, дополняя создавшуюся вокруг тишину. Лишь трепещущий костёр подпевал ей пламенной страстью.

      Бронуэн нравилось слушать такие задумчивые мелодии. Её душа и сердце были чувствительны к любым видам проявления любви, красоты и гармонии в этом мире. Однако спутники её придерживались другого мнения.

      – Какая тоскливая мелодия, – уныло проговорил Хёгни, подпирая щёку рукой. – Точно кто помер.

      – Вам такая музыка не по душе?

      – Конечно, нет! Даже если кто погибает в бою, мы его провожаем весёлыми песнями и плясками. А от такой музыки лучше сразу к праотцам отправиться, – Хёгни встал и отошёл справлять нужду.

      Бронуэн взглянула в сторону девушки. Она была печальна и явно страдала. Сердце её терзалось от невыносимой боли, в глазах блестели слёзы. Душа её хранила свою страшную тайну.

      Когда девушка закончила, Бронуэн встала и подошла к сидевшим неподалёку музыкантам. Твёрдо решив развеять нестерпимую тоску и тягостное молчание, она взяла боуран17 и стала легко отбивать по козлиной коже двусторонней палочкой. Кошачьей поступью она прошла к одному из костров и неожиданно запела.

      Её голос, по обыкновению тонкий и нежный, вдруг преобразился в низкий, бархатный тембр с хрипотцой. Перед ними будто предстала зрелая женщина. Увлечённая

17

Бо́уран – кельтский бубен, применяемый для ритмического сопровождения традиционной гэльской музыки.