Медные пятаки правды. Евгений Мосягин

и ничего хорошего мне не предвещал.

      Я ответил утвердительно.

      – Вас что, никогда не учили, как надо затачивать карандаши? Вот смотрите, – подполковник показал виртуозно заточенный карандаш.

      Круглый обрез начала конуса заточки представлял собой идеально правильное кольцо, а сам конус от цветной одежды карандаша до грифеля являлся совершенством токарного искусства. Никогда ничего подобного я не видел.

      – Вот как надо затачивать карандаши! А вы что сделали? Разве можно такое безобразие ставить на стол начальнику Политотдела? Вы же комсорг, вы должны понимать, что от вас требуется.

      – Я не умею так затачивать карандаши, – покаянно объяснил я Нетчику.

      – Не умеете! А надо уметь!

      – Я умею командовать расчетом 82-х и 120-миллиметровых минометов. И не в одном уставе воинской службы я не нашел ни одного требования об умении искусно затачивать карандаши, – закипая внутри, но очень скромно возразил я подполковнику.

      – А у вас должность не командира отделения. Вы комсорг батальона!

      – Тогда вам надо было бы подбирать комсоргов по признаку наличия у них способностей красиво затачивать карандаши, – я произносил эти слова и, хотя понимал, что не следовало бы так разговаривать с начальником, но мне, тем не менее, нравилось, как точно я формулирую свои мысли.

      – Вы нас не учите, как нам следует поступать! Карандаши он не умеет точить. Вас же не яму заставляют копать! – подполковник был преисполнен негодованием.

      – А вот это невозможно, – с удовольствием подлил я масла в огонь.

      – Как это невозможно! – Нетчик даже с места привстал. – Что вы себе позволяете?

      – Разрешите доложить. Вы же не предупредили меня, что на дежурство в Политотдел необходимо являться с лопатой. Чем же я буду копать яму? А если у вас есть лопата, укажите, где копать и я выполню ваше приказание, выкопаю для вас яму.

      – Идите на свое место в коридор! – крикнул подполковник.

      Этот диалог состоялся утром, впереди еще был целый день дежурства. «Уж лучше бы мне гравий таскать на пятый этаж», – подумалось мне. На прощанье, когда закончилось мое дежурство, подполковник Нетчик пообещал мне объявить выговор в приказе по Политотделу.

      На другой день вместе с парторгом мы ездили в Воскресенск. Четвертая рота нашего стройбата постоянно преподносила командованию нежелательные сюрпризы: то нарушения дисциплины, то невыход на работу, то самоволки, то невыполнение плана. Провели мы с парторгом политинформации по взводам, ротное собрание организовали с вопросом укрепления дисциплины и порядка. Пустое это дело. Гастрольная поездка, не больше. Я пытался объяснить солдатам, что хорошо служить и хорошо работать значительно легче, чем плохо служить и плохо работать. Парторг поездкой остался доволен, а я – нет.

      Через два дня в штаб пришло сообщение из Воскресенска о том, что рядовой по фамилии Бугрин украл две пары новых солдатских ботинок и скрылся из подразделения.