Пластиглаз (сборник). Вадим Чекунов

в бледных треугольных штампах.

      Холод. Изо рта бригадира – клочки пара. Мат-перемат. Что-то сердито кричит по трансляции диспетчер – эхо летит над рельсами, бьётся о тёмные бока вагонов… Слов не разобрать.

      Рукавицы просалены до негнутости. Хватаешь тушу за ноги и взваливаешь на плечо. Когда идёшь к фуре, наклоняешь голову – глаза слепят прожекторы. Возвращаешься – перед тобой пляшут, ломаются, скачут длинные тени.

      Он долгожитель тут – третий год.

      Бригадиром так и не стал.

      «В пизду такую работу» – пришла, наконец, предельно ясная мысль.

* * *

      Утро.

      Толстый грузин, хозяин палатки, тычет пальцами в золотых печатках ему в лицо:

      – Ты, бляд, охранник сраный, каво охранять должен, а? Жопа своя или палатка, бляд?

      На коротких пальцах грузина торчат чёрные волоски. Такие же выглядывают из его носа, похожего на сломанный топор.

      Стекло палатки разбито.

      Он молчит. Отворачивается в сторону.

      У круглого бока станции метро стоят целых три ментовских «уаза». Менты хмурые, с автоматами и в армейских касках.

      Над убогими коробами палаток замерла в своём вечном полёте знакомая с детства ракета на крутом постаменте-горке.

      Вдали – острие телебашни.

      Вечером и ночью там стреляли.

      Осень. Четвёртый день октября.

* * *

      Окна комнаты выходят на гремящую трамваями улицу и соседний дом.

      Кровати у них нет. Спят на соседском матрасе.

      В скважину замка за ними иногда подглядывают армянские дети – их в коммуналке несколько штук.

      Он склоняется над раздетой девушкой и целует её в живот. Ложится щекой на выбритый лобок и улыбается всплывшему из глубин памяти слову.

      Г л у п о с т и.

      Армянские дети тоже так считают – ему кажется, он слышит тихое хихиканье за дверью. Надо в следующий раз на ручку двери повесить рубашку. Впрочем, во время любви детей не слышно. А после – плевать.

      Окна комнаты распахнуты – возню у скважины заглушает улица. Катятся, будто чугунные ядра по булыжникам, хрипло тренькают трамваи. В доме напротив второй день кроют крышу новыми, сверкающими на солнце листами.

* * *

      Жена сидит на низкой кушетке в полутёмном холле. По углам стоят четырёхугольные кадки с какими-то растениями. Одно похоже на «дерево» из «Джентельменов удачи». Другое – похоже на фикус.

      За широкими окнами вечер и дождь.

      Он присаживается на казённый дерматин рядом с женой.

      По коридору шелестят тапочками и кутаются в домашние халаты женщины-тени.

      – Как ты? – спрашивает жена.

      Он начинает жаловаться на погоду. Потом на неработающий эскалатор на «Дмитровской» и говорит, что пришлось подниматься пешком. Спохватывается:

      – А ты как?

      Жена отворачивается.

      Отделение патологии. Третий выкидыш.

* * *

      От подзатыльника голова дочки дёргается вперёд и бьётся о край стола. Выставив острые локотки, дочь двумя руками зажимает нос, но на тетрадь всё