Пластиглаз (сборник). Вадим Чекунов

ыслительный орган заработал.

      Юлька! Это же она звонит! Из роддома, бля!

      Утро – перескакивая через ворох сваленной на пол одежды, я успел заметить – было ясное, солнечное, тревожно-радостное.

      Кеглями разлетелись и покатились по паркету пустые пивные бутылки.

      – Не спишь?.. – голос жены прерывался помехами.

      – Алё! Ну, как ты?! Что там, а?! – трубка выпрыгивала из пальцев.

      Треск и шипение.

      – Алё! Слышишь меня?

      – Слышу, слышу, – донёсся измученный голос. – Долго не могу говорить… В общем, я тебе Катьку родила. Три семьсот, пятьдесят три.

      В кино, я часто видел – новоиспечённый отец кричит «Вау!», прыгает, как подорванный, а успокоившись, сидит, блаженный, с лицом мальчика-дауна.

      – Круто! – только и сумел сказать я. – Ты-то как? Жива?

      Юлька вздохнула:

      – Три часа голова не выходила. Порвали и порезали меня от сих и до сих. А так ничего…

      В трубке издалека раздался грубоватый женский голос: «Ты мужа-то не пугай! Потом страсти-мордасти рассказывать будешь!..»

      – Ну, всё, слышишь, потом перезвоню, – заторопилась жена. – Ты моим и своим позвони, скажи им там. Давай, целую тебя!

      – Я люблю тебя! – прокричал я отключившейся мембране Siemens-a.

      «Конец разговора с Julia» – сообщил дисплей.

      Нужно выпить. Пусть в половине седьмого утра. Сегодня это не во вред.

      Бог есть.

      Это я осознал с необыкновенной ясностью, дойдя до палатки у соседнего дома.

      Палатка работала.

      Голова раскалывалась, как у Троцкого.

      Отстояв небольшую очередь из таких же бедолаг, просунул в амбразуру окошка мятые червонцы. Получил в ответ две тёплые и тоже мятые банки очаковского «джин-тоника». Почему-то у меня сегодня всё такое – деньги, одежда, рожа, недавно бывшая лицом.

      Не гладко начинается день, не гладко.

      Тут же, у палатки, высадил под сигарету одну из банок. Хининовый ёршик газированного спирта жёстко прошёлся по пищеводу.

      Под ногами, дёргая головой, шлялись жирные неопрятные голуби. С автобусной остановки раздавалось шарканье сотен ног.

      Народ волочился на работу – на другой стороне Каширки распахнулись ворота стройрынка. Снисходительно улыбаясь, я прошёл сквозь угрюмую толпу, открывая на ходу вторую банку.

      Самочувствие явно разглаживалось.

      Не так уж плохо всё.

      Я стал отцом.

      Уже вторую неделю нахожусь в отпуске. Впереди – ещё два месяца. В профессии преподавателя, при всех её минусах, есть и большой плюс.

      Каникулы. Двухмесячные летние каникулы.

      Жизнь хороша.

      Я присел на скамейку возле собственного подъезда.

      Выудил из кармана чёрное тельце Siemens-а и разослал друзьям sms-ку: «уа stal papoi!».

      Воздух прогрелся. Утро сдавало вахту.

      В ветвях густого куста чирикали воробьи. Я зашвырнул пустую банку в куст. Из него шумно выпорхнула серо-коричневая стая и уселась на ближайших проводах. С минуту воробьи разглядывали потревожившего их сукиного сына. Затем по одиночке и парами начали возвращаться. «Мухами там, что ли, у них намазано?» – говорил в таких случаях мой ротный.

      Siemens затренькал сигналами поступающих sms-ок. Народ поздравлял, интересовался кто родился. Про вес и рост спрашивали. Забыл, в самом деле, сообщить.

      Набирая на ходу ответ, добрёл опять до палатки. Теперь решил вдарить по пивку. Деньги, вытащенные из заднего кармана, на этот раз оказались сложенными пополам и влажноватыми.

      Становилось откровенно жарко.

      Три «Клинского» будет в самый раз для начала. То, что это только начало, я уже понял, разглядев слипшийся комок купюр. «Я рукой нащупал свой карман, Он мне намекнул, что буду пьян» – пел когда-то солист «Сектора» Юра Хой. Ну, что ж, держись, братан.

      Шуму и гари на Каширке прибавилось – в обе стороны машины пёрли сплошным потоком.

      С окрестных тополей слетали тучи пуха.

      От привкуса хинина во рту начинался сушняк.

      До скамейки у подъезда дошёл только с двумя бутылками – с одной закрытой и второй ополовиненной. Третью, пустую, обелиском воздвиг посреди тротуара. Поскромничал, пяточек брать надо было.

      С удовольствием, врастяжку допил пиво под пару сигарет. Мочевой пузырь дал понять, что переполнился. Зашёл в подъезд. Лифт, сволочь, как всегда находился наверху. Сомкнув колени и стиснув зубы, я едва дожидался его. Влетел в квартиру. В комнате надрывался телефон. Пробежал в ванную, открыл кран над раковиной и, любуясь собой в зеркале, пустил тугую струю.

      Дома я всегда писаю в раковину. Удобно и гигиенично. Ничего хуже, чем заставить мужчину мочиться в расположенный на уровне его колен фаянсовый горшок, изобрести не могли. Мало того, что поднятый стульчак норовит упасть