Убийство-2. Дэвид Хьюсон

сбоку с кулаками наготове, с ухмылкой на лице и очевидным желанием подраться.

      – Отойдите от директора, – приказал он.

      – Я не прикасался к ней.

      Крупный мужчина в форме взял его под локоть. Теперь, когда раны зажили, Рабен был снова крепок, силен и отлично натренирован. Он развернулся и резко толкнул охранника в грудь, отчего тот, засеменив ногами, попятился и в конце концов грохнулся на спину.

      Тофт явно получала удовольствие от происходящего. Сложив руки на груди, она не отрываясь смотрела на Рабена.

      – Вам следует сохранять спокойствие, – сказала она.

      – Я спокоен. Просто мне непонятно.

      За спиной снова раздались торопливые шаги, на этот раз их было много. Охранники четко следовали правилам: никогда не ввязываться в драку в одиночку. Некоторые из здешних заключенных опасны. Приведи подмогу и дождись удобного момента.

      – Я не психопат. Не педофил и не уголовник.

      Перед ним встал все тот же крупный охранник, постукивая по ладони дубинкой.

      – Отойдите от нее, Рабен.

      – Я не прикасался к ней! Я не…

      – Мы не сможем вам помочь, если вы сами не хотите помочь себе, – спокойно сказала Тофт.

      – То дерьмо, которым вы меня пичкали…

      И вспыхнула ярость, та самая красная ревущая мгла, которая накатывала на него в Ираке и в Афганистане. От него ждали безудержного жаркого гнева, это чувство воспитывали в нем и поощряли его проявления.

      Он отскочил, схватил стол, едва соображая, что делает. Двинулся навстречу смуглому охраннику, размахивая столом перед собой. Темная кожа цвета земли в Гильменде. Он видел ее повсюду, когда отправлялся в дозор, не зная, кого встретит: друга или врага.

      Одно стремительное движение, и он с пронзительным воплем швырнул стол вперед, целясь в охранника.

      Откуда-то к нему потянулись руки, давили колени, пинали ноги, мелькали кулаки. Йенс Петер Рабен очутился на полу, под массой тел, избиваемый, усмиряемый.

      Кто-то зажал ему ноги, другой ткнул его лицом в плитку пола.

      И поверх всего звучали слова Тофт, произносимые тем ровным, отточенным тоном, который он возненавидел за месяцы, что провел за решеткой. Он извернулся, чтобы посмотреть в ее голубые глаза.

      – Медикаментозная терапия, – приказала она. – В камеру его.

      Сильные руки поволокли Рабена прочь, невзирая на вопли и брыкание, втолкнули в одиночную камеру, подняли на металлический стол, обмотали его сопротивляющееся тело кожаными ремнями. В руку повыше локтя вонзилась игла. И тут же поплыли перед глазами другие картины, иные формы насилия.

      Йенс Петер Рабен успел только подумать, сможет ли он когда-нибудь сбежать из этого кошмара наяву, найти покой и убежище в доме вместе с Луизой и маленьким мальчиком, который едва знал своего отца в лицо.

      В кого он превратится, если его так и не выпустят? И что будет с Мюгом Поульсеном, напуганным невысоким солдатом, который был с ним в Гильменде, когда стены их общего маленького мира вдруг превратились в пыль.

      Поульсен не хотел возвращаться на войну. Существовала только одна причина, которая заставила бы