Путями ветра. Ольга Казакова

полчаса он вполне привык к неровному и странному перебойному ритму повествования.

      Глава 3

      Солнце только взошло.

      Этой ночью убит диойкет3 Клитий Мелиус.

      Кадмон вне себя от горя, и еще никогда я не видал его в таком отчаянии. Если бы сам я не разучился плакать после Рафии, то не удержался бы, видя, как слезы бегут у него из глаз. А ведь я так и не сказал ему ни слова утешения, не из жестокосердия, скорее из растерянности, охватившей меня при взгляде на толпу женщин, уже распустивших волосы и рыдавших вокруг ложа.

      Многое должно было бы перемениться в эту ночь по воле Тихэ или по иной злой воле, но чьей?

      Я несколько раз пытался заговорить с Кадмоном, когда ему приносили подогретое вино, но руки у него дрожали, и после нескольких глотков он опять терял самообладание. Многие из тех, кто видел его повсюду жизнерадостным и веселым, подивились бы такому неумеренному проявлению чувств в присутствии посторонних, ибо в дом уже через пару часов после распространившихся вестей о смерти Клития, поспешили все те, кто находился поблизости в городе и во дворце. Мне же вовсе не казалось странным, что мой друг так предавался отчаянию – Кадмон любил Клития столь же сильно, как мог бы любить отца, которого потерял слишком рано. Иных близких родственников у него в Александрии нет, а те, что есть на Родосе, вряд ли дороги ему и даже хоть сколько-то знакомы.

      В первое мгновение я даже обрадовался, увидав Нуру среди собравшихся, хоть и не мог понять, как и почему он оказался в доме Мелиуса. Я решил, что сам Кадмон послал за ним, надеясь, что раненому еще не поздно будет оказать какую-нибудь помощь. Мы не заговорили друг с другом, египтянин только приложил руку к груди в знак приветствия и сразу же отвернулся.

      Мне жаль Кадмона. Жаль это не то слово, которым бы я мог выразить все, что творилось в моем сердце, когда я, переступив порог, увидел Клития в одежде, пропитанной кровью, с обрубком вместо кисти правой руки. Разве мог я испытать что-нибудь, кроме естественного отвращения не к виду изуродованного тела, но к тому, кто совершил это гнусное преступление. И кому понадобилось это надругательство над умиравшим, к чему и кто отсек его правую руку?

      По свидетельству Пиррения, впавшему в скорбное безумие, его хозяин был еще жив, когда он прибежал назад к храму Артемиды вместе с остальными рабами. Но Мелиус успел произнести только одно слово «Танцующие…». О ком говорил его господин, скончавшийся у него на руках от удара мечом в живот, бестолковый напуганный до полусмерти раб так и не смог понять.

      Среди женщин, окружавших ложе и рыдавших больше по требованию обычая, нежели из потребности выплакать настоящую боль, я заметил только одну, в чьем искреннем горе невозможно было усомниться – престарелую вольноотпущенницу-мидянку, которой очень давно было кем-то дано греческое имя Левкиппия вместо ее прежнего слишком длинного и неблагозвучного имени. Она была по-настоящему преданна своему хозяину. И сидя рядом с мертвым не сводила с

3

высшее должностное лицо в эллинистическом Египте, своего рода министр экономики и финансов в одном лице. Распределял налоги, контролировал царские владения, торговлю, чеканку монет, издавал инструкции и толковал царские постановления.