Звукотворение. Роман-мечта. Том 2. Н. Н. Храмов

наносное и образовавшееся в результате непредсказуемо-хаотичных, до нелепости диких подчас внутренних смещений, сопряжений, разломов в личности, в натуре его!.. Омуты, да – но и звёзды, грязь бездорожий – и причалы, занудства, ересь, стихи, утопии, ханжество, меркантильность, толстокожий эгоизм и трепет нумизмата… какое там – восторг первооткрывателя!.. И Бог весть что ещё…

      …определяющее судьбу.

      Наверно, рано или поздно каждый Художник задаёт себе далеко не праздные вопросы: не самообольщаюсь ли я на протяжении долгих лет созидательной жизни? не занижал ли перед собой (за неИмением-неУмением!] творческую планку? не обманулся ли по большому счёту?

      Мысли подобные, да и другие, то сумбурные, то последовательные, не раз и прежде посещали Сергея Павловича Бородина, однако лишь сейчас обрушились на него с беспощадством, с разящей в самое сердце какой-то провидческой ясностью. «Кто я и что я? – думал исполнитель. – Тень, пусть и одухотворённая, но тень Зодчих Звуков? Передаточное звено? За что получил признание слушателей, если сейчас вот казню себя? Для кого исполнял? Чья оценка была мне дороже – людей, которые рукоплещут, украдкой вытирают слёзы, смеются над шутливыми гротесками Дебюсси, улыбаются игривым пассажам в непринуждённых, лёгких пьесках или – критиков, других маститых коллег, музыкантов? А может, – моя собственная? Всё вместе?! Но тогда чего же больше в этом удивительном симбиозе? И почему вопросы безответные вдруг разбередили душу? Гм, теперь уже поздно что-либо менять, поздно, увы! но я хочу, хочу разобраться, понять, ну, хоть ты убей, хочу…»

      Размышляя примерно так, он ни на минуту не забывал о Глазове. «Глазову удалось подняться над смертными. Анатолий Фёдорович сумел гармонией, музыкой своей доказать самодостаточность, непреходящую красоту и жертвенность Искусства, творимого им. В нотах и в камне воплотил Чёрное и Белое!.. В камне и в нотах… Вряд ли он, с большой буквы Созидатель, задавался вопросом, какая сила подвигала его на акт творения! Судя по «РЕКВИЕМУ» и особенно по «ЗЕМНОЙ», вряд ли… В этих вещах всё: дух и мудрость ратоборцев, святость и нежность наиродимейших душ… Его исполнять – значит, самому становиться таким же. Становиться вровень – выше нельзя! Немыслимо и представить, что можно – выше… А я? Что сумел, что не смог? Глазовская бездна всосала меня, поглотила всё моё без остатка! Я выдохся, вышел весь, сошёл на нет! Как в расход! Почему можно сотни раз перечитывать «КАРАМАЗОВЫХ» и открывать там что-то новое? Открывать, не будучи критиком, «ведом» по Достоевскому – являясь простым смертным, обыкновеннейшим человеком?! Почему, глядя на полотна русских передвижников, всякий раз находишь что-то прежде не замеченное – в цвете, в штрихе, в позе, в фоне – на фоне! во взгляде, в выражении глаз?! Значит, подлинное искусство неисчерпаемо, как атом, как душа человеческая! Ибо здесь прослеживается некая сакральная взаимосвязь… Но я-то больше ничего не могу добавить к тому, что прежде щедро выдавал на-гора, исполняя его произведения, шлифуя куски,