Страницы жизни русских писателей и поэтов. Валерий Митрофанович Передерин

«Теперь я должен вам сделать замечания насчет двух выражений в письме вашем… вы говорите, что я истинный христианин. Прежде всего – это неправда. Я от этого имени далее, чем кто-либо из вас…».

      За юмором, бравадой скрывалось истинное отношение к вере. В Риме он часто бывал у княгини Зинаиды Волконской, принявшей католичество, дружил с католичкой М.П.Балабиной, которая старалась склонить его к измене христианству, как и Ксендз П.Симоенко и Иероним Кайсевич, но безрезультатно. Гоголь писал матери: «…как религия наша, так и католическая, совершенно одно и тоже и потому совершенно нет надобности переменить одну на другую… Итак, насчет моих религиозных чувств вы не должны сомневаться».

      Многие друзья Гоголя думали, что он не устоит под натиском фанатичной княгини и наденет на себя католический крест. Пройдя через соблазн, выстоял и спустя время писал уверенно С.П.Шевыреву: «Что касается до княгини Волконской, то я ее давно не видел, в душу ей не заглядывал… что же касается до католичества, то скажу тебе. Что я пришел ко Христу скорее протестантским, чем католическим путем… Я встретился со Христом, изумясь в нем прежде всего мудрости человеческой и неслыханному дотоле знанью души, а потому уже поклоняюсь божеству его».

      У Гоголя устремления сердца часто расходились с устремлениями духа, и он противился не богу, а миру, созданного им и все силы направлял на переустройство несовершенного здания. Дух, требовал возвышенного, а сердце клонило к земному.

      Поняв, что писательским смехом жизни не изменить, писал матери: "Старайтесь видеть во мне христианина и человека, чем литератора".

      В письме к архиепископу Херсонскому Иннокентию Гоголь был откровенным: – «Я дал себе слово остановиться писать, видя, что на это нет воли Божьей. Говорить о мелком и ничтожном в жизни не хочется; говорить же о высоком, – но тут на всяком шагу встречаешься с Христом и можешь наговорить нелепостей».

      У Гоголя в жизни были не только кризы в здоровье, но были и религиозные, и один из них пришелся на 1847 – 1848 годы. Писатель в эти годы напоминал птицу, со связанными крыльями, которой хотелось взлететь, да путы мешали. Развязать их помог священник из Ржева Матвей Константиновский. Неоднозначная фигура в религиозных исканиях писателя.

      По-разному к нему относились современники. Одни называли «самым обыкновенным мужичком», другие находили в нем «несокрушимость веры», третьи видели его «суровым, печальным, строптивым, мрачным фанатиком». Д.С.Мережковский впоследствии был близок к последнему мнению. На это были основания.

      Протоиерей же Ф.И.Образцов видел отца Матвея: «… всегда радостным, мягкая улыбка очень часто виднелась на его кротком лице; никто не слыхал от него гневного слова; всегда он был ровным, спокойным, самообладающим… Простота слов, живая образность поражали слушателя, искреннее убеждение неотразимо действовало на сердце».

      Считается, что именно отец Матвей, якобы, подтолкнул писателя на сожжение второго тома «Мертвых душ», увидевшего себя в персонаже священника Савонаролы, что