Страницы жизни русских писателей и поэтов. Валерий Митрофанович Передерин

бы в это время я не обидел и не оскорбил в припадке какой-то холодной бесчувственности сердца. Я действовал таким образом, как может действовать в состоянии безумия человек, и воображая в то же время, что действует умно… Мне страшно теперь за себя так, как никогда доселе», – из Москвы он сообщал С.М.Соллогубу в конце мая 1849 года.

      Погодин, у которого жил Гоголь, отмечал: «его капризность, скрытность, неискренность, даже ложь, холодность и невнимание». Ужиться с хозяином Николай Васильевич не смог, пришлось съехать.

      Последним пристанищем Николая Васильевича, где и скончался, был дом на Никитском бульваре, только что купленный графом А.П. Толстым. Комнаты на первом этаже с низкими потолками и сыростью, вполне устраивали, тем более, что ручей Чарторой, с поросшими камышом берегами и лягушачьими концертами, напоминали детство. Поэт Н.Б.Берг описал условия жизни писателя у графа: «Здесь за Гоголем ухаживали как за ребенком, предоставив ему полную свободу во всем».

      В 1851 и начале 1852 года многие, с кем встречался Гоголь, отмечали в нем веселость, остроумие, желание творить. Он внутренне просветлел, всем и все прощал, а глаза при этом все чаще и чаще смотрели вдаль, словно что-то высматривая впереди. Что виделось вдали? Предстоящие страдания, или встреча с Богом? А может быть, сердце терзало сожаление? «Два года, как уже пошел мне пятый десяток, а стал ли я умней, бог весть знает один. Знать, что прежде не был умен, еще не значит поумнеть».

      На волне прилива сил писатель закончил «Размышления о Божественной литургии», задуманной шесть лет назад. В письме за три недели до смерти просил В.А.Жуковского: «Помолись обо мне, чтобы работа моя была истинно добросовестна и чтобы я хоть сколько-нибудь был удостоен пропеть гимн Красоте небесной». Такие строки мог написать человек, наделенный уверенностью пережить время.

      Никто из друзей не мог предположить, что писателю осталось жить немого.

      С начала февраля Гоголь начинал говеть и большую часть ночей проводил в молитвах. Седьмого февраля 1852 года причастился в церкви Саввы Освященного, на Девичьем поле. «Перед принятием святых даров, за обеднею, пал ниц и много плакал и почти шатался».

      В ночь с 8 на 9 февраля Гоголь слышал голоса, предупреждающие о скорой смерти. На следующий день попросил графа А.П.Толстого передать все рукописи митрополиту Филарету для новых изданий. Граф отказался, чтобы не утвердить у больного мысль о смерти.

      Глубокой ночью 12 февраля Гоголь попросил слугу Семена растопить печь на втором этаже; пачки рукописей, в том числе и главы «Мертвых душ», полетели в огонь. Не рукописи сгорели, а сгорела душа писателя. Он не часто выражался по-украински, но когда бумага стала пеплом, сказал слуге: «Не гарно мы зробыли, недоброе дило». После чего «… перекрестясь, воротился в прежнюю свою комнату, лег на диван и заплакал», – вспоминал М.П.Погодин.

      Утром Гоголь признался А.П.Толстому: «Вот что я сделал! Хотел было сжечь некоторые вещи, давно на то приготовленные, а сжег все. Как лукавый силен, вот он до чего меня