Сожжение. Александр Павлович Андрюшкин

всём этом Алексий кратко рассказал отцу Георгию, пока ехали назад из тюрьмы, потом уже в квартире священника они продолжили этот разговор.

      Разговор был вполне себе бессмысленным, ибо Алексий и Георгий находились, что называется, «в противофазе». Ровесники, они смотрели на мир совершенно по-разному, и ни один из них не собирался менять свои взгляды в унисон другому. Отец Георгий был, как говорится, «крепким хозяином», отцом семейства; он имел квартиру, машину, кажется, имелась и дача; основной его доход шёл из Гатчинского прихода, но, наверное, что-то удавалось наваривать и на гуманитарной помощи в эту колонию в Металлострое. Его жена, матушка Ольга, имела музыкальное образование и трижды в неделю преподавала музыку на курсах церковных певчих. Наверное, и это делалось не бесплатно и пополняло семейный бюджет. В общем, это была церковная семья, но успешная даже по мирским оценкам.

      А что у Алексия? Ни семьи, ни карьеры; куча проблем в Тихвине, и при этом характер отнюдь не похожий на тот тип «Иисусика», который часто видят в монахах.

      Поэтому, рассказывая о проблемах в Тихвине, он сдерживал себя, чтобы отец Георгий не начал над ним откровенно подшучивать. А всё-таки пожаловался на жизнь и матушке Ольге тоже – кстати, она-то, пожалуй, поняла бы его лучше, чем её муж.

      Матушка Ольга – костлявая и очкастая, с блестящей, бледной и жирной кожей лица – отнюдь не была красавицей, и всё-таки было в ней что-то даже романтическое. Между прочим, отец Алексий никогда бы не остался у них ночевать, ибо то, что происходило в этой супружеской спальне, его странным образом интересовало и «заводило», и даже служило неким вызовом его аналитическим способностям. Кто «сверху» в этом браке? Он никак этого не мог понять, да и можно ли в настоящей семье однозначно сказать, кто «главный»?

      У них он ночевать вряд ли остался бы, да в их двухкомнатной квартире постороннего человека и негде было положить, разве что – на раскладушке в кухне или в детской. А отца Алексия сегодня ждала его собственная мама, которая, кстати, и ужином его хотела накормить. Так что от ужина у отца Георгия он отказался; попили чайку втроём и всё-таки сверили свои христианские «часы».

      Отец Георгий – не без подколки – попросил Алексия повторить для жены рассказ о «страшных усах нового управляющего» – и откровенно хохотал над этим рассказом. Но матушка Ольга взяла сторону Алексия, особенно в вопросе о семьях Букреевых и Мицкевичей.

      – Это просто сумасшедшие, – пожал плечами отец Георгий, но жена с ним не согласилась:

      – Нет, Жора: они сумасшедшие, когда им это удобно, а так они очень даже всё понимают. Убивают, потом разыгрывают невменяемость.

      – Ой, Господи! – остановил её муж. – Про убийства-то не надо!

      – Раба Божья Ксения выступала у нас в семинарии недавно, – Ольга повернулась к Алексию, не обратив внимания на слова мужа. – Ксения Волкова. Ты её знаешь?

      – Что-то слышал… Из Америки?

      – Да. Замужем