Сожжение. Александр Павлович Андрюшкин

гнул своё отец Георгий. – Вот как бы мы сейчас эти посылки в тюрьму отдали? Через кого, на чём?

      В багажнике они везли килограммов семьдесят разной всячины – часть подготовки к предстоящему в начале декабря церковному празднику. По будним дням отец Георгий служил в Гатчине, а по воскресеньям – в тюремном храме Металлостроя, до которого от его дома, на Советском проспекте, было всего минут десять езды.

      Отец Георгий был хорошо знаком с начальником колонии в Металлострое, и их пропустили без досмотра. Храм выглядел довольно внушительно: с одной круглой чёрной главкой над главным зданием белого цвета и с отдельной колокольней с чёрным шатром, тоже с круглой главкой наверху. К храму примыкал ещё и «Культурно-просветительский центр», куда отец Георгий вызвал двоих заключённых – один из них был старостой прихода, второй тоже из числа активистов – и отдал им посылки. Здесь же имелась и кладовая с решёткой, куда сложили пачки с книгами и не портящуюся еду.

      Алексий, почти не прислушиваясь к их разговору, думал о своём, но мимоходом отметил разницу отношения к миру людей, живущих в колонии и только что приехавших с воли. Вроде бы, у этих з/к было и радио с телевидением – мобильные телефоны, правда, были в колонии запрещены, как и интернет, – но письма на бумаге доходили, и всё-таки отрезанность их от мира чувствовалась. Как жадно дрожали их руки, когда они перебирали пакеты с подарками, и как этот здоровяк-староста упрекал отца Георгия, что тот не привёз шариковых ручек…

      – Ну что же вы так? – здоровенный детина, староста говорил неестественно тонким, плаксивым голосом. – Нам же писать нечем! Хорошо, что бумагу не забыли. А конверты?

      – Конверты вот.

      – Слава Богу! Хоть письма ребята напишут, а то ведь нечем писать и не в чем отправлять!

      Пока эти трое разбирались со списками заключённых на получение подарков, отец Алексий побродил по культурному центру. Довольно большой зал со столами для чаепития – наверное, человек на двести, если очень плотно всех посадить. Всего в колонии Металлостроя содержалась одна тысяча заключённых, церковь была рассчитана человек на сто-двести, но, как говорил отец Георгий, по воскресеньям приходило всего человек тридцать.

      Основная проблема этого тюремного храма состояла в том, что у з/к не хватало денег, иными словами, служение здесь было для священников только послушанием, местом не хлебным. Это вблизи от Питера, а что говорить о нищете Тихвинской тюрьмы! Там тоже организовался приход, но священники в него не торопились, ибо и сами-то оба тихвинских монастыря – мужской и женский – отнюдь не процветали, а в тюрьмах з/к смотрят на церковь как на источник обогащения. Вот эти самые посылки для них очень важны, а кроме того – освобождение от работ и всякие послабления в режиме для тех, кто назовёт себя «активом церковного прихода». Печально всё это было; таким ли представлялось церковное будущее, когда, например, этот храм в Металлострое открывал сам тогдашний патриарх Алексий в 1992 году? С тех пор этот храм так и остался едва ли не