Тысяча морщинок. Настасья Реньжина

свою Таньку издалека узнаю: сначала вижу – грудь идет, потом уж и саму жену чуток да разглядеть могу.

      Татьяна, и вправду, грудью своей великой «страдает». Нальет, бывало, себе чай, поставит чайник на плиту, что сразу за столом стоит, повернется обратно: р-раз и снесла своей могучей грудью всю чашку.

      Блинкает Татьяна, берется за тряпку, а потом все сызнова – чай, чайник, плита.

      Аккуратнее: чашка!

      Блин!

      Как случилась слепота эта с Мишкой, он не признается. Отмахивается, мол, высунулся из окопа не вовремя. Одна Татьяна знает, что избили Мишку в армии за характер его задиристый. Стукнули куда-то не туда, вот и ослеп.

      Внучка Ася спрашивает дедушку:

      – Деда Миша, а ты меня как видишь?

      Деда Миша щурит свои голубые подслеповатые глаза, вглядывается в шустрое личико Асеньки. Говорят, что нос у внучки его, деды Миши – круглая картошка, а не нос. Вот за что девочке такая напасть? Настрадается она еще с таким носом.

      Только Мишка нос этот, картофельный Асин, не видит. Говорит ей:

      – Вижу тебя, конечно вижу.

      Ася не отстает:

      – А как я выгляжу?

      Хитрая внучка, хоть и шестой год всего пошел.

      Деда Миша улыбается широко и по-доброму. Первые морщинки у его глаз собираются у голубых глаз: молодой он еще дед – всего-то 53 года.

      – Ты у меня самая красивая, – говорит деда Миша внучке Асеньке.

      Внучка хоть и маленькая, понимает, что дед привирает: не знает, как она на самом деле выглядит. Папа говорил, что дед только силуэты различает. Знает это Ася, а все равно деду верит.

      Как дед, Мишка, может быть, и неплохой, а вот как зять… Как там говорят? Неча взять?

      Все бы ничего в нем. Хоть подслеповат, но по дому кое-что делает. За скотиной ухаживает: кормит, поит, корову на пастбище выгоняет, цыплят выхаживает.

      Один раз, правда, пришел весь в слезах. Татьяна первый раз за всю жизнь слезы у Мишки увидела.

      Допытывается:

      – Миш, что такое? Что случилось?

      Тот головой качает – не признается. И все плачет. Тихонечко так слезы льет.

      Только к вечеру рассказал, что полез он в сарай, где цыплят держали. Сарай низенький – ровно, чтоб согнувшись зайти, водицы подлить да батона накрошить. Прислушался, тишина вокруг. Неужто перемёрли все цыплята? Глаза голубые щурил-щурил, да что толку?

      В углу брошена фуфайка старая, чтобы не замерзли цыплята. Мамка их отчего-то издохла раньше появления детенышей на свет. Хорошо инкубатор два года назад купили – выходили желторотиков. Вот Мишка руку (лапищу, как рассказывала потом соседкам Татьяна) в рукав фуфайки и сунул, а цыплята там грелись, притихли. Сам слепой – передавил их. Трое только и выжили.

      Но больше таких огрехов Мишка не допускал: вся скотина у него ухожена, выхолена. Только что корову не доил – это Татьянина забота. Но для дойки все приготовит: сена посвежее достанет с чердака, корма распарит, принесет ведро теплой водицы, чтобы Татьяна вымя коровье могла намыть перед тем, как к дойке приступить.

      Все