Три долі. Марко Вовчок

глаза.

      Однако эти глаза говорили так красноречиво и много, что сечевик погладил ее по головке. Что-то похожее на ласковую нежность, на сострадательное участие выразилось в его склонившейся фигуре.

      – Можно пробраться в Чигирин! – вымолвила Маруся.

      – Как же это можно, дивчино-порадонько [1]? – спросил он, слегка улыбаясь.

      – У батька в степи стоит воз с сеном, – проговорила Маруся, – волы пасутся тоже в степи… Я все знаю, где что… Запряжем волов… Ложись в сено… Я повезу до Кнышова хутора… Там река… За рекою уж чигиринская сила!

      Сечевик глядел в сияющие глаза, на трепещущую легкую фигурку, стоявшую перед ним, и слушал, как стучит маленькое сердечко. Он вдруг почуял, что его мужественное, закаленное сердце словно расплывается в груди и что-то такое чудное с ним сотворилось в тот миг, что и после он никак не мог рассказать хорошенько, а только задумывался, вспоминая.

      – Кто это тебе такую мысль подал, Маруся милая? – спросил сечевик.

      – А я знаю сказку, – отвечала Маруся, – как девушка от разбойников бежала.

      – А расскажи мне эту сказку, Маруся, – сказал сечевик.

      – А до Чигирина? – робко спросила Маруся.

      – А до Чигирина поедем, – отвечал сечевик, будто сулил ей пряник. – Ведь мы, надо полагать, взявши берегом в эту сторону, проберемся в степь?… Проберемся? Ну, и ладно! А дорогою сказку послушаем.

      Рука с рукою они начали пробираться берегом со всевозможною осторожностью.

      Сначала до них долетали шум и голоса с Данилова двора, но потом их окружила совершеннейшая тишина, какая только бывает в ночную пору на пустынных берегах вод, когда самые переливы и всплеск волн только увеличивают, а не нарушают безмолвие.

      – А ну, рассказывай сказку, Маруся, – сказал сечевик, только что они ступили шаг.

      Много тревог, много надежд и страхов волновало Марусю, и она поглядела на сечевика с тоскливым недоуменьем; сечевик глядел на нее и усмехался. Даже при неверном мерцающем свете ночных светил столько виделось в нем чуткости, мужества, таким чародеем глядел он, что вдруг у Маруси отлегло от сердца и исчезла вся трепетная суетливость.

      – Ну, начинай, Маруся милая, начинай! – сказал сечевик. – Я страх как люблю сказки слушать.

      VI

      Маруся начала:

      – Жил был козак и отдал свою дочку замуж.

      – Коли за доброго человека, то и с Богом! – заметил сечевик.

      – Козачке не полюбился жених, – продолжала Маруся, – да она покорилась батьку, вышла замуж, и молодой увез ее в свою госпóду [2].

      – Бедная девушка! – заметил сечевик.

      – Только чудная это была господа у молодого, – продолжала Маруся. – Стояла она среди дремучего лесу, и никуда дорог не было битых, ниоткуда никто не показывался – пустыня кругом. Очень затосковала молодая…

      – Еще бы не затосковать! – заметил сечевик.

      – И

1

Слово порадонько можно перевести русским советный друг [Примітки даються за повною збіркою творів, Саратов, т. II, 1896 (Ред.)]

2

Госпóда – усадьба.