Логово бессмертных. Евгений Николаевич Курской

километров, а потом припорошила ледяным снежком несколько метров толщиной. Из троицы выжил я один, и то лишь благодаря разминке и дыхательной гимнастике. Выжил тогда, выживу и теперь. Тем более, что мое нынешнее положение даже отдаленно нельзя было сравнивать с тогдашним. В болтающемся на облаках вертолете было хотя бы тепло, на меня не давило несколько тонн снега и не заканчивался воздух.

      Разминка помогла убедиться и в цельности всех костей. Налфубин, промедол, фентанил и прочая химия, которой меня пичкали последние сутки, могли сыграть злую шутку с организмом. На собственном горьком опыте я не сталкивался с подобным, но много раз видел, как люди довольно шустро бежали с простреленными ногами и сломанными ступнями всего лишь под действием адреналина. Самое гадкое в этих историях, что потом эти шустрые беглецы попадали на стол к хирургам для ампутации, потому что вылечить столь запущенные переломы и повреждения было уже практически невозможно.

      Неожиданно я каждой клеточкой организма почувствовал, как вертолет слегка накренился на повороте, противнее уже привычного взвыли двигатели и тут же заложило уши, к горлу подступил комок. Летчики молодцы, совершили вираж очень аккуратно и, будь я не в полуобморочном состоянии, то и не заметил бы. А вот посадку я действительно проморгал. Борясь с желанием блевать и одновременно пытаясь определить, где верх, а где низ во вращающемся мире, я с удивлением обнаружил отсутствие тряски и относительную тишину. Турбины еще какое-то время посвистывали, с каждой секундой стихая, но того сверлящего где-то в основании черепа гула уже не было, доставляя невероятное облегчение. Тем временем в салоне вертолета началась возня. Неразборчиво бубня и постоянно задевая мою койку, кто-то сновал взад-вперед, раздавались щелчки многочисленных тумблеров и клацанье защелок.

      Когда открыли люки, в медицинскую затхлость летающего госпиталя ворвался прохладный воздух, наполняя пространство свежими ночными ароматами и новыми звуками, прежде всего голосами. Снаружи ругались, причем даже без контекста и невольно вклинившись в чужой разговор в середине оного было очевидно, что кого-то пугали невообразимыми карами.

      – То есть как? – услышал я голос врача с оправдывающимися нотками, грозящими вот-вот превратиться в лебезящие. – Мне ничего не сказали. В сопроводиловке не было и намека…

      – Что вы ему вводили? – рычал кто-то.

      – Ничего. Мы его приняли в таком состоянии.

      – Не дай бог хоть что-то пойдет не так, босс обещала всех причастных на органы пустить, – сказано это было уже без былого рыка и даже как-то буднично, но с большой уверенностью в голосе. Не видя говорящего, я ему поверил. Врач, похоже, тоже.

      Кто-то же такой важный находился в саркофаге, что состояние его здоровья так всех пугало? Мне вдвойне захотелось заглянуть внутрь.

      – Да нет, беспокоиться не о чем. Все показания в норме. Пульс, давление в пределах.

      – Да вы бы его хоть развязали! У него некроз может начаться от стягивающих ремней.