Мамонт. Александр Михайлович Будников

вовсе не Мамонт – всё начальство на побережье в корефанах, и особняки во всех городах, и в каждом девка: и блондинистые, и цыганистые, и всякие. Чувихи с виду приятные, но на деньги уж больно злые. Да денег у Мамонта, как грязи, никогда не кончаются. Жена ни о чём не знает, для неё муж человек деловой и вынужден часто отлучаться. А с этих девок Мамонт дико помолодел. Он и дяде особнячок купил, и Ваньке Плахе, а замужним дочкам жены – аж мраморные дворцы. Ну, не такие шикарные, конечно, как у самого с супругой, но тоже полный отпад. И машины, само собой, тоже у всех, включая девок… И на каждой из девок – по фунту золота и камней, на маме с дочками – соответственно… И ты секи – Мамонт всё это за месяц за какой-то уладил! Правда, он Ваньку и дядю зато́го туда услал. И отсюда по телефону он их натыривал…

      Мамонт был в своём амплуа, и я ет-та, напрасно переживал. Мне вряд ли когда понадобится от нищеты или от зоны его спасать, но я готов – и за свои слова отвечаю.

      Николай – видный, высоченный мужчина – имел нрав наивного и весёлого подростка. Дай-то Бог каждому такого соседа! Я крепко с ним подружился и помог ему устроиться на завод, в кузнечный цех, на очень приличную зарплату. Бегство из своей маленькой и глухой деревни Николай оправдывал так:

      – Ни вынисла душа паета! Бабы наши больна привратна рыссуждают, жану зытутыкыли савсем. Нету збиркнижки – ни мужик! Ни ездит с артелью кажну зиму в Якутию лес валить – тожа ни мужик! А я съездил туды разок– и мне кватит… Ни ныкалол дров ны пятнадцать лет ныпирёд – опять ни мужик! Вот и дай им инмансинпацию… Убёг! Ныдаела! И надеюсь, ни прыпаду. Как шутют у нас, любой марьдьвин – чилавек всистаронни развитый – кыть пилить, кыть калоть…

      Спутешествовав в свою глушь, Николай привёз жену и сынишку, ровесника нашего мальчишки, но выше его на голову – удался в папу. Дети мгновенно подружились, а я взял, да и записал обоих в подготовительный класс художественной школы, к очень талантливому художнику Сергею Пыринову, и в такой же класс музыкальной школы, к красотке Любаше Ковалёвой – она играла в театре у Липатова, а Серёга служил там когда-то декоратором, и через него я хорошо с ней сошёлся. Цели были благие: чтоб малыши поменьше общались со шпанятами из местных, да чтоб антикварное пианино не простаивало. А бумаги и красок имелось у меня в преизбытке. Жена Николая оказалась миниатюрной блондиночкой, и моя мать, всплеснув руками, удивлённо спросила у него:

      – Что ж ты махонькую такую взял?!

      – Из выгыды! – отшутился он. – Мытирьялу на юбки ей мала нады!

      Я уж знал: жена Николая, отучившись вместе с ним в деревенской восьмилетке, в отличие от него, дубины, доучивалась в райцентре, и десятый класс окончила с серебряной медалью. Никакой работы в деревне для неё не нашлось, и она пробавлялась рукоделием – вместе с бабкой Николая и его тёткой ткала половики на древнем кленовом стане, да и продавала их за копейки в райцентре на базаре. В здешний новый медтехникум она могла бы поступить и сама, да «блатных» абитуриенток ожидалось порядком, и я на всякий случай решил