Мамонт. Александр Михайлович Будников

в матерчатый Николаев плащ. Маскировка получилась отличная. Свои кошели мы распихали по вычурным ящикам стола, заперли «пианинную» и пригласили Николая на кухню. Тесть строго приказал ему не выпускать золото из рук – до тех пор, пока не найдётся место понадёжнее.

      –Баушке ытвязу, – Николай говорил с сильным мордовским акцентом, – ана спрячит и скажит место мне ыднаму.

      – Советую, Николай, – внёс своё слово молчаливый отец, – не трогай золото, не расходуй, не продавай. Мало ли какие времена-то случатся! Вот помню, в сорок первом, в июне, посадил нас военкомат на три самоходные баржи. Проплыли по Суре, человек десять схоронили – то ли дизентерия началась, то ли холера… Кормили пшённой похлёбкой. На Волге тоже останавливались на каждой пристани, грузили мертвецов на телеги. На нашей барже механик руку зашиб, затребовал двоих себе в помощь. У меня в мешке были сухари, да один-то ведь грызть не станешь, нашёл товарища, татарина – он, видя, что у меня носки вдрызг изорвались, молча подарил свои, запасные. И вот, к тому времени, как механику заболеть, сухари у нас кончились. Мой друг говорит – пошли к начальству, к механику проситься будем – и показывает мне золотое кольцо. А все начальники в большой каюте сидели, и не хворали, разумеется. И те из нас, у кого были деньги, покупали у них консервы и хлеб. Друг постучал к ним, поговорил, отдал кольцо – и мы в трюм, в машинное отделение. И каждый день тот начальник приносил нам буханку хлеба и две консервы – во всё плавание, до самой Москвы. Я и сейчас не могу понять, какому дураку впёрло нас водой гнать… Пешком гораздо быстрее бы дочапали. Неразбериха жуткая – да на то она и война. Хочу сказать, кабы не то кольцо – померли бы, наверно…

      –А что дальши-та? – заворожённо спросил Николай.

      –Дальше-то? Приплыли в Москву по осени, прогнали нас строем аж в самый центр, да и заперли в каменную казарму. Один раз в сутки, в обед, гоняли за километр в столовую. А уж холодать стало, а мы в летней своей рванине, некоторые чуть ли не босиком. Однажды напоролся на нас генерал какой-то: что за сброд на центральнойулице, гонять в столовую ночью! И длилось это до начала апреля. Днём в холодной казарме мёрзнем, политзанятия слушаем, затвор изучаем…стебень, гребень, рукоятка… Н-да… а ночью, по морозу – в столовую. И вот в начале апреля, дён за десять до приказа наркома о переходе на летнее обмундирование, нас наголо стригут, моют в бане, и одевают по-зимнему: бельё тёплое, брюки ватные, валенки, полушубки белые, шапки-ушанки… а весна ранняя случилась, жара на улице-то, ручьи да лужи… Прём в валенках по болотам грузиться в эшелон… Почти все солдаты полушубки эти белые сразу сплавили – всё равно убьют же! Я свой променял за полбуханки, да тут же её и съел… Пока ехали – переход на летнюю форму вышел. Дальше рассказывать не стану, война длинная… А золото не только наши татары на чёрный день берегут. Французские крестьяне, я слыхал, испокон веку сбережения в него вкладывают…

      – Теперь к делу! – заявил тесть. – Ты, Николай, пришёл что-то узнать, излагай.