Игра в реальность. Егор Сергеевич Хаванов

с ней, считая её слишком приземленной, но теперь, когда она запила, мы чаще общались, прикладываясь к одной и той же бутылке.

      Так прошло еще несколько лет, пока я не схоронил и её. Она, с её крепким от природы здоровьем, могла прожить до глубокой старости, но намеренно травила себя, не желая жить без отца.

      Гессену было уже пятьдесят пять, но на вид все восемьдесят и не удивительно, что он часто стал забываться…

      Его дурные пристрастия и само неумолимое время ураганом срывали его с поста, который, как это не иронично, он добивался всю свою жизнь. Он забывал всё, но, что самое страшное, иногда вспоминал то, чего никогда не было. Самым смешным было то, что как-то раз он решил судить коня за то, что он, как ему показалось, сказал юродивому обидные слова. Естественно коня казнить не стали, но видать такова была его судьба, ведь Гессен сам пробрался в конюшню, облил вороного смолой и поджег. Ничего не может быть хуже проблем с головой, – горестно думал я, услышав про этот инцидент.

      Гессен сам сдал пост судьи, поняв остатками здравого смысла, что не стоит делать из суда посмешище.

      И вот я – главный судья!

      С каждым годом на этой должности я всё лучше и лучше справлялся с ролью судьи, постепенно убивая в себе остатки совести и доброты. Своим помощником назначил Дарла, ведь никого ближе у меня не было. Я доверял ему, как самому себе. Да, он не был гением, но помощнику судьи этого и не требовалось.

      Вечерами мы с Дарлом сидели в моей рабочей коморке, попивая перебродившее виноградное вино, которое я любил заедать жирной маслиной, или твердым сыром. Этот вечер ничем не отличался, но именно его я помню отчетливо. Тогда, наполняя очередной стакан, я спросил Дарла:

      – Дарл, кто там у нас завтра?

      – Сейчас посмотрим. Девушка. Имя не выяснено. Нашли в лесу, жила в шалаше, несёт чушь про какого-то Создателя. Церковь отвергает. Ах да! При ней нашли маленькое зеркало, – иронично ответил он.

      – Еретик, да еще и ведьма! Не люблю такие дела. Эх. Грех на душу берём, хотя, между нами говоря, не верю я в эти грехи, но сердцу всё равно как-то не спокойно, – сказал я, пережевывая сыр.

      – Ты меня поражаешь друг. Про сердце заговорил, – взволнованно сказал Дарл, посмотрев на меня строгим взглядом.

      – Да сам удивляюсь. Колит что-то. Но это точно не грехи. Грехов нет. И бога нет. Есть только продуманный этот мир, – философствовал я, глядя на осадок вина в стакане.

      – Хорошо, что только я об этом знаю. Ладно. Завтра посмотрим на это чудо, – усмехнувшись сказал Дарл.

      – Смотри мне. Лишь тебе вера есть в этом балагане страстей. Поехали домой, – по-дружески приказал я.

      Дарл жил у меня. С ним было не скучно, и я даже не думал о женитьбе и детях, ведь не менее одного раза в неделю мы обязательно тайно выбирались к блудницам, облачившись в плащи и маски.

      Мне нравилось вечерами пить вино с немногословным Дарлом и размышлять вслух о какой-нибудь чепухе, сидя перед тёплым камином. Дарл редко высказывал свои суждения,