Играй, Агата!. Катерина Штейнберг

это не настоящий Уимблдон (при том, что называться Коннорсом он очень даже согласился, еще бы, кто ж откажется!). А вот Мишка легко соглашается на любые придумки, и сам он тоже мастер перевоплощений. Смешной увалень, всегда в желтой майке, очки слетают, вечно он подшмыгивет и подхлюпывает носом, ходит, размахивая руками, как мельница. И начинает разговаривать с тобой еще за пять метров, как будто не может удержать слова, они его заливают. Мишка тоже рвется в игру, но обычно вылетает на первом же круге, максимум – втором, потому что вместо того, чтобы вцепиться и бороться, он болтает, скоморошничает, работает на публику, короче. Ну и пропускает всё, расстраивается минут на пять, потом принимается снова изображать «радио на танке». Агата относится с нему как к младшему брату с чудесностями, он родной и смешит ее до колик.

      Некоторое время они качают мяч, никто не рискует атаковать. Хлесткие, звучные удары отдаются эхом в высоких елках вокруг, резкие выкрики Агаты и взвизги со стороны болельщиков давно распугали всех птиц, зрителей становится больше: приближается время обеда, народ тянется к зданию столовой, у высокой глухой стены которой и идет решающий бой.

      Жах! Опять Агата отвлеклась и чуть было не проворонила мяч. Она делает сильный, резкий прыжок вправо, тянется, тянется, тянется, превращаясь в длинную сосиску и достает-таки желтый всклокоченный мяч самым краем ракетки, но не ободом, а струнами, мяч летит в стену, исполняющую роль сетки, а Агата грохается на асфальт и перекатывается, чтобы успеть вскочить до следующего удара.

      Следующего удара не слышно: Агата отбила слишком слабо, мяч едва коснулся стенки и вяло упал рядом с ней. Андрюха, конечно же, даже рыпнуться не успел, сделал движение и сам остановился, понимая, что без шансов. От досады он резко взмахивает ракеткой, но даже помыслить нельзя, чтобы шваркнуть ею об асфальт, как это делают профи. Не дай бог что-то случится с драгоценной ракеткой, это же невосполнимая потеря! Те ракетки, что им выдает физрук, годятся только на дрова, как презрительно объясняет Мишка Левин, большой знаток отпадного и классного. У Агаты мамина ракетка, легкая, ухватистая, «женская»: всего одиннадцать с половиной унций, с отличным балансом и рукояткой, оплетенной тончайшей замшей цвета слоновой кости. Андрей играет шикарной «фирмой», из углепластика, которую ему привез отец из загранкомандировки. Какой там – жахнуть об асфальт, он с ней спит, скорее всего, в обнимку, другой у него не будет.

      – Партия! Гейм! – беснуется на своей жердочке Левин и снова валится кулём, на этот раз, слава богу, не спиной, а вперед. – Со счетом 3:2 этот матч выигрывает Макинрой!!

      Зрители – их уже человек двадцать собралось, свистят и аплодируют. Агата выходит к (воображаемому) центру площадки и протягивает ладонь для финального рукопожатия.

      – У тебя кровь, – вдруг обеспокоенно говорит Коннорс. – Смотри, и на коленке тоже.

      Агата смотрит на свой локоть, потом на коленку: ну да, разодрано все, локоть немного саднит и кровоточит, коленку она даже не чувствует, девочка вся дымится, лицо горит, по нему текут горячие дорожки пота, она слизывает