Играй, Агата!. Катерина Штейнберг

свою стражническую службу на лавочках перед подъездами. Бабульки – это хорошо. Они хоть и сплетницы и всегда замечают, кто, куда и в чем пошел, но могут защитить, прикрикнуть на злыдней из третьего подъезда, в случае чего. Бабушка Агаты иногда может с ними посидеть, хотя мама и настаивает, что «мы другой крови». Агата не очень понимает, что это значит, скорее, чувствует, что это так, но в чем различие – неизвестно. Несколько раз она слышала в спину шипение «жидовка проклятая», но слово незнакомое, записала в словарь с пометкой «ругательство».

      Теперь уже одна легкотня осталась: пересечь двор, войти в чистый и светлый подъезд башни, где живут «кооперативщики», быстро взбежать на второй этаж, перевести дух и позвонить в дверь ведьмы.

* * *

      Тяжелая дверь обита драконьей кожей, по центру блестящими гранеными гвоздиками выложен магический знак. Дверь приоткрыта, Агата осторожно входит в увешанную всякими ведьмовскими побрякушками прихожую и останавливается: прямо на пороге большой комнаты сидит огромный кот (не черный, а разноцветный) и смотрит на нее не мигая. Обойти? Заговорить? Фиг знает, кот ли это вообще или кто-то из домочадцев ведьмы. На всякий случай Агата прислоняется спиной к двери и вежливо говорит: «Добрый день!». Кот перекладывает хвост справа налево и молчит. Но взгляд не отводит. Шуршит бисерный занавес и из дальней комнаты выходит тетя Ира. А, это ты, равнодушно говорит она. Проходи, открывай ноты, я сейчас подойду. На ведьме блестящее длинное платье-халат, оно не очень плотно запахнуто на груди, видна самая обычная, мятая белая ночнушка, такая же, как у Агатиной мамы. Эта ночнушка внезапно отменяет морок, напавший на Агату, паралич отступает, кот оказывается просто котом и с просительным мявом бежит за хозяйкой: мияяяса мнеу! Агата усмехается и уже совершенно свободно проходит в комнату, где стоит старинный инструмент с канделябрами и пунцовым бархатом за деревянной решеткой.

      Бесконечно тянется время урока.

      В комнате душно, пахнет ароматическими свечами, пудрой, от тети Иры – сразу духами и сигаретами. Агата раздражает ее в той же степени, что и она Агату. На очередной ошибке она захлопывает крышку пианино с такой силой, что Агата едва успевает выхватить руки. «Ты что, идиотка? – шипит ведьма Агате прямо в лицо. – Не можешь выучить э-ле-мен-тарный кусок? Что тут сложного, я не понимаю?!». Она спихивает Агату с вертящейся табуретки, садится сама и начинает играть: громко, уверенно, бегло. Под ее руками бедный Petrof гремит и содрогается. На верхней крышке слабо позвякивают цацки в хрустальной конфетнице.

      Громоподобный пассаж заканчивается, брезгливо открывается тетрадка в зеленой клеенчатой обложке, желтый сложенный вчетверо рубль летит в конфетницу.

      Поняла? Усвоила? Занимайся!

      И Агата вновь оказывается на улице. Свобода! Можно дышать, даже петь, подпрыгивать на одной ножке. Вокруг только милые приветливые лица, давешний тролль – дядя Алик с шестого этажа – торопится с авоськой в магазин и дружелюбно