Евангелие от Афея. Александр Солин

зажмурив глаза.

      Постепенно я начинаю различать, о чем говорят окружившие меня взрослые.

      "Мы все отвернулись, а он возьми, да сигани за борт, а там глубина метра два. Хорошо, я вовремя обернулся…" – слышу чей-то голос.

      Все наперебой меня успокаивают. Мужчины пытаются шутить.

      "Ты же солдат, а солдаты не плачут!" – слышу я.

      "Ну, все, теперь будешь матросом!"

      "Ну, какой же ты мужик, если плачешь?"

      Я открываю глаза и вижу перед собой белое лицо отца.

      Кстати, о здоровье товарища Сталина. Ну-ка, ну-ка…

      Мать с заплаканными глазами сдает меня утром в детсад.

      Мы заходим в гардероб, и я с порога вижу, что место перед моим шкафчиком занял какой-то пацан из средней группы. Я по-хозяйски подхожу и отодвигаю его одежду в сторону. Пацан верещит. На него тут же испуганно шикает его мать, моя – на меня, на всех нас – прибежавшая откуда-то воспитательница. На руке у нее красная повязка с черной каймой по краям. Женщины переглядываются и, не сговариваясь, начинают хлюпать носами. Я знаю, что умер Сталин и притихаю, поглядывая на плачущих женщин.

      Раздевшись, иду в свою группу. Кругом непривычно тихо. На стене – портрет Сталина с черными лентами по бокам. Дети сидит на стульчиках, говорят только шепотом. Мне дают повязку. Повязка явно велика для моей руки и мои дружки Колька и Витька долго копошатся, прежде чем приспособить ее на место. Воспитательница с заплаканными глазами следит за тем, чтобы мы не шумели.

      Так мы сидим до завтрака, потом тихо завтракаем, потом воспитательница читает нам книжку про жизнь Сталина. Время от времени она начинает плакать. Ей вторят девчонки. К полднику весь детсад заливается слезами.

      Нас рассаживают перед черным репродуктором, из которого доносится голос диктора с траурными сообщениями. Воспитательницы рыдают, не обращая на нас никакого внимания. Ничего подобного мы еще не видели, мы напуганы. Девчонки плачут навзрыд, начинаем подвывать и мы. Светка Белова, что сидит впереди меня, поворачивает ко мне лицо с крупными слезами на румяных щеках и говорит сквозь плач:

      "Жалко Сталина-а-а..!"

      Я моргаю глазами как можно сильнее, чтобы выдавить побольше слез. Кто-то толкает меня в спину. Я оборачиваюсь и вижу Витьку Сомова, который знаками мне показывает, что нужно делать: он слюнявит палец и рисует им мокрые дорожки от глаз через всю щеку. Ай, Витька, молодец! И я, спрятавшись за Светкиной спиной, делаю то же самое.

      – А вот и я! – слышит Матвей энергичный голос Проводника. – Ну-с, как наши дела?

      7

      – Вижу, вы мало-помалу осваиваетесь? – с ходу продолжил он.

      – Пожалуй, – согласился Матвей.

      И правда: во время повторного исчезновения Проводника он чувствовал себя гораздо лучше, а с его появлением и вовсе ощутил себя ребенком, который цепляется за руку пришедшей его проведать матери и ни за что не хочет ее выпускать.

      – Что смотрите? – полюбопытствовал Проводник.

      – Смерть Сталина.

      – Вот как? –