Архангельские поморы. Сергей Александрович Вербицкий

и верной смертью грозить; пока один страх другой страх не пересилил, никто и шевельнуться не мог. Перетоптались и начали люди, как облизьяны, боязливо от снастей отлипать, вниз спускаться.

      После, как очухались, Арсений велел наказать тех, кто смуту пустил, а Первушку в каюте капитанской отдельно спрос взяли. Чтоб команда остальная не видела, а не то он грозный вид потеряет и матросики его слушать перестанут. Поначалу пешком по волнам до дому отпустить хотели, да Арсений сердцем мягок был, пожалел Первушку. Высекли его, да кол в темное место вставили, дабы не свербило более. Но об этой экзекуции все равно догадаться можно было. Он неделю после этого сидеть не мог и часто в отхожем месте подолгу засиживался.

      Пока команду Арсений успокаивал, корабли купцов из виду потеряли. Ночь в права вступила – и вовсе путь не найти. Так кидало их трое суток; кряхтел, скрипел корабль-фрегат, а все ж бурю выдержал. Правда, пятеро за борт вывалились, один раз голова показалась между волн – и все, не видать паренька больше.

      Где были, куда шли, никто не знал. Как небо подобрело и синевой заулыбалось, начали править на юг. Ночью ориентир взяли, на третий день пять кораблей увидели. Это Яков в трубу, за горизонт смотреть предназначенную, узрел, как они паруса закатали и кучкой стоят, прохлаждаются. Присмотрелся Арсений и узнал: на водной глади среди пяти судов два флейта наших обретаются, а к ним три корабля заморских с флагами французскими, на юте вывешенными, прикрепились.

      Вроде, земля Людовика далече лежит, что ж они здесь делают? Немного времени прошло, и загадка разрешение сама принесла. От кучки отделился одни корабль-корвет и в сторону нашего «Петра I» пошел. А на флагах сигнальных просемафорил, чтобы Арсений в дрейф судно свое положил.

      По-французски никто разобрать не мог. Как разговоры вести? Вот вопрос, который застрял в голове у Арсения. Делать нечего – стали у борта дожидаться, когда иноземный гость подойдет. А корвет приблизился на два кабельтова, да и тоже паруса убавил и шлюпку спустил. Спустя час на борт поднимается свита во главе с высоким, даже стройным, как кипарис, если по-тамошнему выражаться, и представительным капитаном ван Стабелем. Усищи у него, как у кота, сам лицом приятный, духами весь пропах – значит, не мужик, а сплошной падеж женского пола. Арсений растерялся немного перед таким франтом и глаза в палубу зарыл. А тот напротив, осмотрел фрегат-корабль наш, да и говорит:

      Проездная грамота в наличии имеется?

      Арсений на всех языках европейских лопотать ученый, а вот французского не вытвердил в свое время, только несколько слов знал. Вот он и давай банжуриться, вуаля туда-сюда, мол, знать не знаем, в буре потерялись. Чтобы подоходчивей получалось и пробел, в словах нехватку восполнить, он еще пальцами себе помогать стал. А промеж приветствий спросил на голландском, почему суда наши купеческие в задержке стоят?

      Француз понял, что никто на этом корабле на его выговоре понять не может, совет стал держать среди своих подчиненных. Перекинулись словами непонятными, да один из них на первый план вышел